Лого Вера Православная
Сайт создан по благословению настоятеля храма Преображения Господня на Песках протоиерея Александра Турикова

Система Orphus





Святитель Феофан Затворник

Православие и наука




Содержание:

1. Православное отношение к науке
А. Наука и вера совместимы
Б. Отношение православия к мирской мудрости
В. Делай веру господственной, а науку подчиненной
2. Истина одна – Богооткровенная
3. Христианская гносеология
А. Рассудок и его роль в научном познании
Б. Разум и его роль в познании мира невидимого и вещей духовных
В. Отличие духовного познания от рассудочного

1. Православное отношение к науке

А. Наука и вера совместимы

Можно учиться и вести духовную жизнь
 
Знание никогда не будет лишним грузом. Может быть опасение, не разбилась бы душа, живя четыре года среди молодежи, которая не всем своим составом будет одного с ним духа; это уж всегда так, но всегда также в среде ее бывают не хорошие только, но и отличные юноши, умеющие хранить свою духовную жизнь в силе, не выдаваясь при том наружно.

Наука и вера не разъединены
 
Христианские начала несомненно истинны. Потому, не сомневаясь, поставляй их общею меркою истины. У нас самое опасное заблуждение то, что преподают науки без всякого внимания к истинной вере, позволяя себе вольность и даже ложь, в том предположении, что вера и наука — две области, решительно разъединенные. Дух у нас один. Он же принимает и науки, и напитывается их началами, как принимает веру, и проникается ею. Как же можно, чтобы они не приходили в благоприятное или неблагоприятное соприкосновение здесь? При том же и область истины одна. Зачем и набивать в голову то, что не из этой области, или с чем нельзя показаться во дворе ее светлом.

Науки могут вмещать истину, но нередко не вмещают
 
Есть люди, кои дни и ночи просиживают над изучением какой-нибудь науки — математики, физики, астрономии, истории и проч., думая, что питают душу истиною, а душа их чахнет и томится. Отчего? — От того, что нет истины в тех местах, где хотят ее найти?! Не потому так говорю, чтоб науки не могли вмещать истины... но что нередко она бывает оттуда изгнана, а замещена-то мечтаниями, то предположениями, противными истине. — А ведь души не обманешь, — как не обманешь голодного, давая ему камень вместо хлеба. Вот она и томится! Но это будто еще дельные занятия — ученость. — А что сказать о жадно читающих периодичную нашу письменность?

Духовное помогает занятиям наукой

 
Учение за плечами не тянет. Потому оно жизни не помеха. Дотяните его до конца. Помоги вам Господи!
Как это пришло вам в голову, будто чтение Писания Божественного отвлечет вас от науки. От науки отвлекает блуждание мыслей, неудержность желаний недобрых, больше же разленение и позыв на льготную жизнь. Вот от этого надо воздерживаться, и ничто так не помогает отгонять все такое, как чтение Святого Писания и других добрых книг. И положите себе за правило – утром и вечером прочитывать понемногу, стихов по десять, из Нового Завета... с рассуждением и к себе приложением.
 
Наука не препятствует богоугождению
 
Наука – наукой, а жизнь – жизнью. И учитесь, и держите себя, как подобает тому, кто решился Богу угождать. То, чего требует богоугождение, может быть исполняемо и среди занятий. Страх Божий, память Божию и смертную и ревнование о спасении души, как о едином на потребу, – держите не прерывая. Тут вся суть дела.

Научное занятие не противно духовной жизни
 
Беречь сердце надо, чтоб не прилегало к сластям мирским. Вкушение сих сластей гасит огнь духа, тогда как участие в чем-либо без сего вкушения только дует на тот огонь, а не гасит. И занятия ваши по химии совсем не задувающего свойства, а только дующего. И мне пришло на мысль сказать вам: зачем же бросать это занятие? Оно может заменить рукоделия. Я, помнится, иначе писал, не так понимая ваше занятие. А по тому, что вы делаете, судя, не вижу тут ничего противного духовной жизни. Только увлечение разорительно; но его, кажется, можно остепенять. А мирное занятие химией ничего худого принести не может, особенно если разные тут процедуры перетолковать в духовном смысле, или видеть в них отражение проявлений духовной жизни. И химия есть часть книги Божией – в природе. И тут нельзя не видеть Бога – Премудрейшего... и Непостижимейшего.

Семья, наука, монастырь...
 
И вы в монастырь... Вам теперь нет дороги туда. Дома устрояйте монастырь. Вам это очень можно. Ведь и супруг ваш с монашескими задатками. Теперь его поглощают соли, кислоты, газы и прочее... Эта часть ничего не дает: слишком земна. Но безпредельная Премудрость Божия, все мерою, весом и числом устроившая, тут осязательнее для очей даже телесных. Он себе пусть в стихиях с Богом беседует, а вы – в молитве и благотворениях пребывайте. И добре будет тещи жизнь ваша.
 
Наука и духовная жизнь совместимы
 
Немало жалею, что ваши занятия отвлекают вас от молитвенного настроения. Этим погашается духовная жизнь, но она-то и есть настоящая жизнь. Вы добре делаете, что боретесь с сим удобообстоятельным (обстоятельствами навязываемым) грехом. И продолжайте. И болезнование сердца о том изъявляйте Господу в молитве, прося Его, чтоб и занятия шли своим чередом, и молитвенный дух не отходил. Поможет Господь. Но надо и самим приложить некий труд в этом роде. Потрудитесь узревать следы Божии в тех явлениях, кои изучаете, и, узревши, исповедуйте то Господу и мысленно к Нему возноситесь в продолжение самого труда вашего. Тогда занятия ваши будут походить немного на чтение духовной книги. Еще вот что: приобретите навык трудить научными занятиями голову только в определенные часы, по окончании же их все из головы вон и оставайтесь с одним Господом; землям же, солям и кислотам не позволяйте лезть в голову... Навык такой придет, но надо потрудиться умно.

Это же пойдет и к недопущению до расстройства здоровья. Для последнего дела каждый день неотложно гуляйте на свежем воздухе: или у себя в саду, или за городом. Извольте послушание оказать прописанному, и увидите, как добре будет... Только не поблажайте и прогоните – нельзя!..

Ваша склонность к определенным занятиям – дар Божий. Но Бог ничего не дает, что бы само по себе отклоняло от Него, а все чтоб к Нему приводило. Таков и ваш дар. Если действование по дару отклоняет от Бога, не Бог виновен, давший дар, а человек, неправо по нему действующий.

 Можно учиться и вести духовную жизнь
 
Знание никогда не будет лишим грузом. Может быть опасение, не разбилась бы душа, живя четыре года среди молодежи, которая не всем своим составом будет одного с ним духа; это уж всегда так, но всегда также в среде ее бывают, не хорошие только, но и отличные юноши, умеющие хранить свою духовную жизнь в силе, не выдаваясь при том, наружно.

Против охлаждения иметь мысль прославить премудрость Творца
 
Ваши ученые занятия, говорите, и отвлекают от молитвы, и охлаждают ее. Это в порядке вещей. Все душевные занятия такого рода: и предприятия деловые всех родов, и научная кропотня, и художнические работы – все такого же свойства. А о тех, кои еще ниже, о них и говорить нечего. Есть один способ избегать сего – это заниматься всем от лица Божия, по началам открытых Им истин, не позволяя себе никаких наведений, противных им, а напротив, все обращая в подтверждение их. Попробуйте приходить в свою «Лабораторию» с мыслью о Боге, что идете дело рук Его рассмотреть подробнее, чтобы, увидев дело, прославить премудрость Его. В этом настроении будьте во все время занятий. Может быть, в таком случае, думаю, не так много охладится душа.
 
Как молиться против охлаждения от научных занятий
 
Что ваше молитвенное настроение не в порядке, об этом очень жалею и не умею, что вам посоветовать. Научность всякая есть холодило. Не исключается из сего даже и богословская наука, хотя тут предмет, холодя образом трактования предмета, самым предметом может иной раз и невзначай падать на сердце. Научность душевного свойства, а молитва – духовного. Потому они не в ладах. А про житейские дела и говорить нечего, особенно у кого по несчастью заботливый нрав.

Не можете ли вы определить, хоть по полчасу утром и вечером, на отрешенное богомыслие и молитву?.. Силою себя заставлять стоять пред Богом неразвлеченно, хоть не читая молитв, а с одним воплем: «Господи Милостивый, пощади душу мою!» И поклоны хорошо класть. Господь да умудрит вас!
 

Б. Отношение православия к мирской мудрости

Как православному читать светские книги
 
Пишете: «Много читаю; не худо ли это?» Бывает и худо и хорошо, судя по тому, что читаете и как читаете. Читайте с рассуждением и читаемое поверяйте неложною истиною нашего исповедания. Что согласно с ним – то принимайте, а что несогласно – тотчас отвергайте, как богопротивную мысль, и книгу ту, в которой излагаются такие мысли, бросайте. Вы взялись изучать духовную жизнь. Это предмет и многообъятный, и возвышенный, и сладостный для сердца, которое не может не видеть в ней последнего своего блага. Взялись за это, и изучайте, – и из книг, и паче – делом. Какие книги читать, уже знаете, и как наладиться на соответственную жизнь, ведаете. Если серьезно желаете вступить на эту стезю, то вам некогда будет обращаться к изучению других предметов. Учились и общие понятия о всем имеете, – и довольно с вас.

Скажете: да этак отсталою выйдешь? Что же за беда! Отсталою в одном, а преуспевающею в другом, – и в другом гораздо высшем. Если бы, отставая в человеческих мудрованиях, вы не преуспевали в премудрости Божией, был бы ущерб. Но как преуспевать в последней вы, несомненно, будете, если возьметесь за дело как следует, то не ущерб потерпите, а большее преимущество приобретете. Ибо с мудростью духовною человеческое мудрование в сравнение идти не может.

Говоря так, я не то хочу сказать, чтобы другого ничего нельзя уж было и почитать, а только то, что и без него можно обойтись без ущерба, тогда как, склонясь на него, можно понесть ущерб в своем главном. За двумя погонитесь, ни в одном не успеете.

Но вопрос все еще остается нерешенным: так как же – можно читать иное что, кроме духовного? Сквозь зубы говорю вам, чуть слышно: пожалуй, можно, – только немного и не без разбора. Положите такую примету: когда, находясь в добром духовном настроении, станете читать с человеческими мудростями книгу и то доброе настроение начнет отходить, бросайте ту книгу. Это всеобщий для вас закон.

Но и книги с человеческими мудростями могут питать дух. Это те, которые в природе и в истории указывают нам следы премудрости, благости, правды и многопопечительного о нас промышления Божия. Такие книги читайте. Бог открывает Себя в природе и истории так же, как и в слове Своем. И они суть книги Божии для тех, кто умеет в них читать.

Сказать: читайте такие книги – легко; но где их взять? Этого я вам указать не могу. Ныне более выходит книг по предметам естествознания. Но почти все они с дурным направлением, – именно, покушаются объяснить происхождение мира без Бога и все нравственно-религиозные и другие проявления духовной в нас жизни – без духа и души. И в руки их не берите. Есть книги по предметам естествознания без таких мудрований. Те можно читать. Хорошо уяснить себе строение растений, животных, особенно человека, и законы жизни, в них проявляющейся. Великая во всем этом премудрость Божия! Неисследимая! Какие именно есть такого рода книжки, спросите у того, кто увлекательно говорит о предметах веры.

А повести и романы?! Есть и между ними хорошие. Но чтобы узнать, хороши ли они, надо их прочитать, а прочитавши, наберетесь таких историй и образов, что – Боже упаси! Занавозите свою чистенькую головку. После поди – вычищай. Какая же стать накликать на себя такой труд?! Потому, думаю, лучше не читать их. Когда кто из прочитавших благонамеренных людей порекомендует какую повесть, можете прочитать.

Есть хорошие землеописания. И их можно почитать. Но все понемногу и как бы только для разнообразия. Свое дело держите – и от него внимания не отвлекайте.
 
Суетность мудрецов века сего
 
В чем суетность? В тщетности: надеются на них, а из них ничего прочного не выходит. Думают мудрые, что своими соображениями дошли, наконец, до истины, – так всякий философ думал, – а истины в них не было. Думают на земле устроить рай; и все он не устроивается, а между тем в толк никто не возьмет, что это пустое начинание и что его следует бросить: всё строят и строят. Думают, что за пределами видимости ничего более нет, а между тем там-то и есть настоящая существенность. И в других многих отношениях помышления самых мудрейших суетны. Но никто из мудрых не знает этого.
 
Путь спасения несовместим с человеческою мудростью
 
Во внешней жизни точно эта мудрость господствует, и безвредно; но кто с нею в этом же значении входит в область спасения, тот всегда портит дело. Образ спасения Бог определяет; его надо принять с покорностью, как он предлагается. Мудрость же наша, без ее покорения велению Божию, и в начале мешает принятию спасительной веры, и если, по покорном принятии веры, вмешивается потом, то всегда все перепутывает. Путь спасения решительно несовместим с человеческою мудростью. В слове крестном она ничего понять не может; а сие слово – начало и конец всего.
 
Отличие мудрования плотского от мудрования духовного
 
Сущий по духу и духовное мудрование держащий живет духом в Боге и, силою Его укрепляясь, действия души и тела и всех своих отношений направляет к благоугождению Богу. Чрез это состоя в живом союзе с Источником всякой жизни, преисполняется истинною жизнью, которая, настраивая на единое все проявления собственной его жизни, и внутренней и внешней, вносит в нее гармонию и мир, прекраснее, сладостнее и восхитительнее чего человек и вообразить на земле себе не может. Напротив, мудрование плотское – жизнь в отдалении от Бога и с забвением о Нем, жизнь сластолюбивой самоугодливости, движимой и волнуемой страстями, – тем, что держит вдали от Источника жизни, делает естество человеческое скудным, истощающимся, иссыхающим; а тем, что в противность природному строю естества человеческого дает преобладание плоти и душе над духом, вводит разлад в сие естество, разлагающий и разъедающий его. То и другое отзывается томлением, похожим на агонию умирающего. – Боясь этого, испытанного уже, мертвящего действия плотского мудрования, вступивший в мудрование духовное всеусиленно держится в нем, тем усерднее, что ощущает и вкушает источаемые им жизнь и мир.

Мудрование плотское, как уж не раз говорилось, означает общий строй падшего, по коему он всю заботу обращает на устроение земного благобытия, полагая его в удовлетворении душевных и телесных потребностей, испорченных и извращенных страстьми. Этим оно занято день и ночь, и это только устроять оно умеет, не помышляя о том, что выше земли и что – за пределами земной жизни. К Богу и вещам божественным у него душа не лежит. Это души нележание к Божескому есть крайний, легчайший предел враждования на Бога. Крайний тягчайший предел есть деятельное с яростью восстание против Божеских порядков, сопровождаемое богохульством и рвением отвлекать от Бога и других. Средину составляет тот образ обнаружения плотского мудрования, по которому оно не восстает гласно против Божеского и будто мирно с ним; но как только приходит в столкновение с ним, всегда понуждает делать в противность ему...

Мудрование плотское выражает свою вражду на Бога непокорением закону Божию. Обычно оно молчит, будто его нет; но как только предлежит исполнить закон, оно ухитряется так представить дело, что бедный человек в данном случае поступает в угоду ему против закона Божия. Так всякий раз, следовательно всегда, так что непокорение закону Божию есть отличительная жизненная черта мудрования плотского...

Мудрование плотское, пока оно таково, и не может покоряться закону Божию; ибо как бы только оно покорилось, так и перестало бы быть мудрованием плотским. Человек может держать и плотское, и духовное мудрование – ни тем ни другим не связан, может переходить от одного к другому. Он, пока предан мудрованию плотскому, не может покоряться закону Божию; но как не связан он мудрованием плотским, а может и отстать от него, то об нем нельзя вообще сказать, что он закону Божию не может покоряться: может, когда захочет, когда сам вооружится против мудрования плотского и прогонит его.
 
Горняя мудрствуй, а не земная
 
Мудрствовать – φρονεῖν, – думать, держать в мысли, обдумывать, соображать, как лучше что устроить. Два для сего предмета – небо и земля. Пока человек живет в самоугодии, дотоле только и дум у него, как бы лучше устроить свое земное благобытие, или земное счастие. Когда же благодать Божия пробуждает в нем усыпленные потребности духовные, тогда и думы его переходят на иное, отторгаются от земли и обращаются наипаче на обсуждение, как бы вернее устроить свое вечное благобытие, или достигнуть вечного блаженства и сподобиться наследия Царства Небесного. Последнее есть горняя мудрствовать, а первое – земная. То занимает христиан истинных, а это тех, кои не суть в духе христиане, хотя именуются так. Сии мудрствования резкую проводят между ними черту различия.

Если под горним станем разуметь то же, что определили разуметь под вышним, т. е. живое богообщение чрез хождение в заповедях с отвержением самоугодия, чувственности и тварелюбия, то вот и предметы постоянных и заботливых христианских дум: думает христианин, как бы опять не ниспасть в самоугодие и чувственность и не прилепиться к какой твари паче Творца, – как бы точнее выполнить волю Божию во всем течении и во всех соприкосновенностях своей жизни, – наипаче же о том, как бы неотходно пребыть с Господом и мыслью и сердцем и со страхом и трепетом пред Ним содевать свое спасение. Се предметы, достойны мудрствования христианина! Земное же недостойно того, чтоб занимать его. Оно идет у него как вещь сторонняя – приделок, а не дело.
 
Не слушай и не читай бредней заблуждающихся ученых

 
Под терниями и волчцами, подавляющими слово Божественной истины (см.: Лк. 8, 5–15), кроме богатства, сластей и скорбей житейских, в нынешнее время надо разуметь и разные ложные учения, распространяемые учеными, потерявшими истину и сбившимися с пути к ней. Таких учений у нас расходится много: иные гласно и открыто идут против истины; другие – под условными намеками, понятными, однако, тем, к кому направляются. В существе они действуют, как угар; незаметно входя, омрачают голову и доводят до потери ясного сознания всего окружающего. Кто нахватается этого угара, тот начинает бредить, как сонный, ибо все представляется ему уже совсем не в том виде, как оно есть и как представляется находящемуся в здравом уме. Встретив такое лицо, вы видите, что у него подавлена не только истина всякая, но заглушено и чувство истины и ложь внедрилась во все составы ума. Как же быть? Не слушать и не читать этих бредней, а когда невольно услышалось или прочиталось, – выбрось из головы, а когда не выбрасывается, – подвергнуть рассуждению, и все разлетится, как дым.
 
Лукавых естественников не слушай
 
Нынешних естественников не слушай; они все навыворот толкуют: что естественно, то у них неестественно, а что неестественно, то у них естественно, – называют лукавое добрым, а доброе лукавым. Смотри, что говорит Господь в Евангелии и святые Апостолы в писаниях своих, и по их указаниям определяй естественное.
 
Богооткровенные истины – исходные начала науки
 
Богооткровенные истины сокращенно вот что возвещают! – Бог в Троице поклоняемый, все сотворивший и о всем промышляющий, спасает нас, падших и погибающих, в Господе Иисусе Христе, благодатью Святого Духа во Святой Церкви, очищая нас здесь, чтоб ради малого здесь труда по смерти вечным покоем упокоить нас. Это краткое начертание образа премудрости Божией, или образа здравых словес, как именует святой Апостол. Возьми это и напечатлей в уме, и потом, о чем бы ни стал ты судить и что бы ни стал познавать, о всем суди и все познавай так, как требуют указанные основные понятия как исходные начала. Мир ли хочешь узнавать, или человека, или историю, или другое что, – всюду проводи Богооткровенные истины и все ими поверяй, – согласное принимай, несогласное отвергай. Следствием сего будет то, что вся область нашего ведения будет проникнута Божиею истиною, которая сообщит ему единство, стройное согласие во всех частях и отсюда непоколебимую твердость. Тогда ум наш не будет уже влаяться [волноваться] всяким ветром учения.

Кто наш и кто не наш
 
Кто не верует во Святую Троицу и думает, что Отец, Сын и Святой Дух не суть лица единого Божества, а только имена одного лица, – тот не наш.

Кто отвергает Божественное творчество и промыслительность и держится того убеждения, что мир со всеми в нем тварями произошел самослучайно и управляется сам собою, – тот не наш.

Кто не верует во Святую Церковь как единую врачебницу, вмещающую в себе все восстановительные для нас силы, и Святые Таинства ее и освятительные средства считает простыми обрядами без внутренней силы, – тот не наш.

Кто мечтает получить освятительную силу Божией благодати каким-то сокровенным, невидимым способом, а не тем, какой предлагается Святою Церковью, – тот не наш.

Кто чуждается общения со святыми и презорливо отвергает их ходатайство и заступление, равно как и пагубные действия духов злобы поднебесных, – тот не наш.

Кто не признает нужным подвижничества и всяких дел самоотвержения, обольщая себя ложною надеждою совместить дух Христов с духом мира, – тот не наш.

Кто отрицает духовность души, ее безсмертие, будущее воскресение наших тел и вечное воздаяние всем нам по делам нашим, – тот не наш.

Кто явно и тайно нарушает уставы Церкви Божией, не считает нужным соблюдать посты, исповедоваться и причащаться, кто не почитает святых праздников и дней воскресных или вместо должного их чествования предается безумным увеселениям и забавам, – тот не наш.

Кто с дерзким самооправданием не хранит чистоты до брака и верности супружеской по браке, измышляя вместо благословленного Богом иной какой-либо образ сожития, – тот не наш.

Вообще кто увлекается сам и увлекает других неукротимым своеволием в образе мыслей и правилах жизни, – тот не наш.

Приложи теперь каждый все это к себе и, положа руку на сердце, отвечай на вопрос: «наш ли ecu, или от супостат наших?» (Нав. 5, 13).

В. Делай веру господственной, а науку подчиненной

Когда можно жить по науке
 
Было время, когда научники опирались более на разум и все твердили: «Разум требует того-то, разум не согласен на это». Ныне оставили разум в покое и стали ссылаться все на науку... А что такое наука? Нет ни одной науки, сколько-нибудь сформировавшейся. Всякая наука еще саму себя ищет; факты, относящиеся к кругу каждой из них, не собраны и не разобраны как следует, а об открытии причинных отношений, и тем более об определении начал каждой науки, еще нет и помину. Ни одна наука самой себе еще не госпожа – как же ей повелевать другим? Есть книги, в которых научники излагают свои воззрения на науку, но это далеко не то, что сама наука. Воззрения научников – их собственное дело; потому-то и неуместна фраза: «Наука требует», а вернее: «Тот и тот так на это смотрят». Если бы науки действительно взошли до своих начал, то приговор их был бы ценен; тогда это было бы то же, что голос Божий, ибо так как всякая наука обнимает какую-либо часть сущего, а часть сущего есть творение Божие и в законах своих являет определение воли Божией, то наука, взошедши до своих начал и до определения законов, действующих в известном круге бытия, указывала бы нам точные определения воли Божией, повиноваться которым есть неотложный закон для всякой разумной твари. Тогда каждая наука была бы как бы одною из книг Священного Писания, содержащею Божественное Откровение, а все науки в своей совокупности – Библией, Откровением Божиим в естестве вещей; тогда было бы у нас две Библии, одна писанная, а другая неписанная, но содержащаяся в бытии вещей. По идее-то оно действительно так, что наука могла бы требовать послушания и покорности, но на деле, как оно есть теперь, она того не стоит. Будет ли когда-нибудь стоить – неизвестно, но теперь ссылаться на нее – дело неправое.
 
Без православия – познания "ни во что"
 
Нельзя достигнуть совершенства в познаниях, не содержа святого исповедания; нельзя достигнуть совершенства жизни без исполнения заповедей, нельзя уврачевать немощи свои без содействия Святых Таинств и подчинения всему чину освятительных молитвований Церкви. – Не то мы хотим сказать, чтоб только это одно и больше ничего, но то, что это есть главное, источное, руководительное, так что коль скоро сего нет, – все прочее ни во что. – Трудись в расширении круга познаний, но не иначе, как под руководством исповедания и по его указанию, а не в противность ему; иначе все твое мудрование будет не более как мечта сновидения. Облагораживай порядок взаимных отношений, но без нарушения евангельских предписаний; иначе вся твоя цивилизованность и гуманность будет не более как красота гроба повапленного. Улучшай внешние условия быта и благосостояния, но без забвения вечного порядка Божия; иначе весь твой блеск и вся пышность будет не более как призрак обманчивый... Всему проба – опыт! Но посмотрите, довел ли хоть кого-нибудь этот хвалимый прогресс до обещаемого совершенства, дал ли покой, сделал ли счастливым? – Никого! А из тех, кои неуклонно следуют путем веры Божией, вы имеете целый облак свидетелей – сонм святых Божиих, истинно усовершенствовавшихся и показавших делом, что этот, а не другой путь ведет к совершенству. Вот образцы истинного прогресса! И все, подражающие им, укрепляясь Божественною благодатью, «идут от силы в силу, дондеже достигнут в меру возраста исполнения Христова» (см.: Еф. 4, 13)
 
Не считай успешными науки, охлаждающие веру
 
Если, коснувшись чего-либо такого (прогрессивного), вы ощутите в себе охлаждение к вере и отчуждение от Церкви, знайте, что в том действует не благодетельный дух, а пагубная прелесть. Науки ли какие проходите в новом направлении или подвергаетесь влиянию нового просвещения и всей письменности и видите, что они возбуждают в вас сомнения в вере, – не считайте успеха в этом за истинное движение вперед. Нет, это возвращение назад, из света во тьму, из которой призвал нас Господь в чудный свет Свой. Встречаете ли обычаи новые, считающиеся плодом высшего образования, и видите, что они отчуждают вас от Церкви и заставляют без страха нарушать уставы ее, – не считайте усвоения их улучшением себя и облагорожением. Нет, это возвращение из области Божией в область сатанину, ниспадение от истинного благородства в дикую плотяность, хотя подкрашенную и утонченную. Вынуждены ли бываете подчиниться новым условиям взаимных отношений – новому тону – и находите, что они так вяжут вас, что вы не имеете возможности жить по требованию духа евангельского, – не считайте вступления в такой порядок жизни приобретением, освобождением от уз невежества. Нет, это потеря свободы чад Божиих и самовольное связание себя узами суеты и мнения, которые хуже крайнего невежества. Так судите и о всем, что хоть мало противно духу веры и Церкви, – и не ошибетесь! Только не увлекайтесь тем, какое бы множество лиц, из вашего же круга, ни следовало тому. Не другие будут отвечать за нас. Пусть величаются высшим образованием. Будет день, когда все дела подвергнутся огненному испытанию. Тогда окажется, у кого золото и у кого сухое хврастие (см.: 1 Кор. 3, 12–13). Господь же неложен в Своем обетовании: «веруяй в Мя, имать живот вечный» (Ин. 6, 47)... Не считайте совершенствованием и преуспеянием того, что может довести вас не только до нарушения уставов веры и Церкви, но и до желания и требования перемен и отмен в них.
 
Не думай высоко о мире и его законах
 
Напрасно думают высоко о мире и его законах, о природе и ее силах, как будто в них есть что неприкосновенное, непререкаемое, нерушимое, – и под видом науки изобретают себе идолопоклонство, которое гибельнее мифологического идолопоклонства древних греков. Нет, братия, – не законами и силами природы держится жизнь каждого из нас, а силою Божиею, действующею в нас. Господь, “носящий всяческая глаголом силы Своея”, глаголом же силы Своея носит и каждого из нас.
Утвердим же сию мысль в уме и напечатлеем ее в сердце. Над бездною ничтожества носит нас вседейственная сила Божия, – а “мы живем, движемся и есмы”. Отымет дух Свой, отдалит руку Свою, – и мы исчезнем и не помянемся ктому в живых. Но если держит нас Господь, то и прикасается к нам. Не мысленно только зрит нас; нет, прикасается к нам, как рука к руке или воздух к телу. Утешительно и престрашно!
 
Отревай все несогласное с духом веры
 
Вот быстро идут вперед науки. И пусть. – Но если они допускают выводы, противные Откровенным истинам, каковы следующие: что все пришло в бытие потому, что Бог “рече и быша, повелел и создашася”, или что, когда тело возвратится в землю, из коей взято, дух отыдет к Богу, Иже и даде его, – то ведайте, что они уклонились на распутие лжи, и не идите вслед их.

Вот повсюду размножаются удобства жизни. – И пусть. – Но наперед знайте, что сие никак не может изменить той истины, что узкие врата и тесный путь вводят в живот, и кто стал бы проповедовать противное этому, проповедовал бы ложь. Не слушайте его.

Вот уточняются формы взаимных отношений (гуманность, цивилизованность). – И пусть. – Но да не обольстит кто вас лестью, будто, в угоду сему, истина может подать руку лжи, дух – плоти, Христос – велиару. Кто бы стал утверждать сие, нет истины в нем. Не имейте части с ним.

Вот изобретается все к упрочению благоденствия на земле. – И пусть. – Но то несомненно, что сие никогда не дойдет до того, чтоб не нужно уже было “нова небеса и новы земли”, по обетованию Божию, чаять. – И кто бы стал настаивать на сем, шел бы против истины, – уклонитесь от такого.

Так и во всем! Утвердите вы в себе сознание духа веры и жизни христианской и, храня его непоколебимым, все несогласное с ним отревайте. Сие сознание да будет в духе вашем, как утес среди волн моря. В мире живем. Нельзя не встречать происходящих в нем волнений. Но в том, что встречаем их, не лежит какая-либо необходимость увлекаться ими наряду со всеми. Напротив, тут призыв сознавшим истину стоять за истину, обличая ложь.

Слышишь или читаешь что, противное от начала преданной истине, – легкомысленно ли то предлагается или требуется, как поклонение во имя будто науки, – говори смело: «Я христианин, – христианам так умствовать нельзя; как научен Святою неложною Церковью, так и верую, а вашего учения нового не принимаю».

Считай духовные предметы выше и ценнее научных
 
«Жизни умственной и деятельной [у монахинь] никакой».– Что ум у монахинь не спит, об этом была речь. – Он у них занят своего рода предметами. Здесь вы, кажется, разумеете научность. Как наук монахини не проходили, то и предметами научными теперь не занимаются, не читают о том и не думают. Это совершенная правда. Даже и проходившие науки бросают их в сторону. Но это не значит, у что них деятельности умовой нет. Есть, только обращена не на научные предметы. Если стать взвешивать, какие предметы выше и ценнее, то преимущество безспорно окажется на стороне тех, коими занимают ум свой монахини. Одно укажу, – эти предметы вечны и к вечному спасению ведут, а научные предметы временны и вместе с временем совсем исчезнут, спасению же могут только не мешать, – и если способствовать, то очень косвенно, и притом под условием полного и безпрекословного подчинения первым.

Вводи свободно религиозный элемент в свою науку
 
Что есть наука? Одна по себе она есть душевное дело; душевное же не понимает духовного и теснит его. Наоборот, и духовное теснит душевность. Чтобы этого не было, надо душевное одухотворить, – пропустить сквозь него элементы духовные и сделать его слугою духовных интересов. И извольте это сделать с наукою, которая в ваших руках. Наука не самостоятельная госпожа. В моду вошло выставлять науку как царственную некую особу. Особа эта – мечта. Ни одной у нас науки нет, которая установилась бы прочно в своих началах. Кое-что добыто по всем наукам. Но все это не таково, чтоб давать право ссылаться на науку, как на авторитет решающий. Науки нет, а есть научники, которые вертят наукою как хотят. Есть, следовательно, только догадки и наведения научников. Это то же, что прежде говорилось: разум того требует. Как разум плохо себя зарекомендовал в истории человеческих мудрований, то бросили так выражаться, а стали ставить вместо него науку – нечто безличное. Пред женщинами ныне преклоняются. И науку выставили как какую красавицу, делают перед нею книксен. Из сего можете вывести, что и ваша наука тоже ваши соображения. И вы можете господственно относиться к ней и выдрессировать ее, как вашей душе угодно. Есть в ней кое-что установившееся; но то – внешние формы, суть же дела не дается. Тут ваша свобода и вместе сторона, куда может быть введен религиозный элемент, и законно, и в интересах самой науки. Извольте так настроить свою науку, и будет добре. Тогда и за наукою будете молиться.

Главное – богоугождение, научность – придаточна
 
Главное у нас дело есть богоугождение, а научность есть придаточное качество, случайность, годная только на время настоящей жизни. И потому никак не должно ставить ее так высоко и в таком блестящем виде, чтобы она занимала все внимание и поглощала всю заботу. Нет ничего ядовитее и гибельнее для духа жизни христианской, как эта научность и исключительная о ней забота. Она прямо ввергает в охлаждение и потом навсегда может удержать в нем, а иногда еще и присовокупить разврат, если встретятся благоприятные тому обстоятельства.
 
Живи по Божиему велению, а не по науке
 
Каких-каких у нас не ходит учений и в школах, и в обществе, и в литературе! Индифферентисту это нипочем; а для кого не все одно, какому учению ни следовать, тому нельзя не поискать решения: как же быть? Итак, какое же решение на это? Такое же, какое дал Спаситель: веруй и живи, как Бог повелел, а людских толков не слушай; пусть говорят. И говор ученых похож на молву и моду: ныне одно, завтра другое, ты же внимай одному глаголу Божию, пребывающему вовеки. Что Господь повелел, того никакое мудрование отменить не может. Все неотложно, и надо все исполнять. Суд ведь будет по слову Господа, а не по умствованиям нашим.

В отношении к научному образованию
 
Спрашивается, как должен держать себя христианин в отношении к внешней мудрости, или к научному образованию?
 
1. Избирай нужнейшее

 Из предметов сей мудрости избирай нужнейшее по твоему состоянию, то особенно, к чему чувствуешь себя привязанным, равно как и то, в чем преимущественно надлежит нужда братиям твоим, христианам.
 
2. Внеси православные начала

А в образе исследования, старайся начала каждой изучаемой тобой науки освятить светом небесной мудрости, или даже внесть их туда из сей области.
 
3. Гони неправославные начала

Других же начал, неприязненных ей, не только не должно принимать, но надо гнать их и преследовать.
 
4. Расширяй наблюдения и умовые познания

Вообще нисколько непротивно расширять круг своих познаний о вещах по наблюдениям и соображениям ума… Должно только чтоб это делалось, когда уже обладается мудрость истинная.
 
5. Делай веру господственной, а науку подчиненной

Ибо сия, как вечная, небесная и Божественная, должна быть начальственною, а та, как гожая только на время, должна быть подчиненною.
 
6. Не позволяй гордиться ни науке, ни себе ее ради

По сей же причине никогда, ни словом, ни мыслию не должно придавать последней некоторого безусловного значения, не ставить ее вверху, а представлять пресмыкающеюся долу, как и есть, и не позволять гордиться ни ей, ни самому ради ее.
 
7. Не терзайся невысокими научными способностями

Еще одно замечание о мере способностей. Мера способностей — от Бога. Потому прими ее с благодарностию и довольством, но никак не терзайся, если она неслишком высока. Нужное и существенное всякий способен знать. Особенные научные познания не для всех. На то рождаются особые люди, которым они поручаются Богом и с которых взыщется их благосостояние и доброта. Впрочем нередко Сам Бог уступает вере и исканию любящих Его и разверзает благословением то, что закрыл в рождении.
 
8. Трудись и молись для их возвышения

Отсюда — трудись, ибо и трудом возвышаются силы, а главное, ищи и молись. Кто веровал и постыдился? Но при том все же предавайся Богу, ибо Он лучше знает, что для нас спасительно.
 
9. Сокрушайся нерадению, восстанови расстроенное

Если же окажется, что слабость познания и сил зависит от нас, от нашего нерадения и разврата, то надобно сокрушиться о том, а по сокрушении, позаботиться всевозможно восстановить расстроенное.

2. Истина одна – Богооткровенная


Вечные вопросы и их решение
 
Что значит просветить ум? Значит напечатлеть в нем здравые понятия о всем сущем и бывающем, именно, понятия о том, что есть Бог, какие Его свойства, в какое отношение благоволил Он поставить Себя к миру и к нам? Что такое мир сей, откуда он, чем держится и куда ведется? Что мы сами, зачем мы здесь – на сей земле, что значит это полусветлое и полумрачное наше состояние, что ожидает нас в будущем и проч.? Совокупность таких понятий и составляет мудрость, которой всегда так деятельно искал и ищет человек. И кто знает все сие истинно, не несправедливо именуется просвещенным, как видящий все в ясном свете. Надобно заметить, что сии понятия суть ответы на беспокоящие наш ум вопросы. Нет человека, которого бы не тревожили сии вопросы, и нет такого, который бы не решал их тем или другим образом. Но настоящее их решение – самое успокоительное и самое верное – содержится в Откровении Иисус Христове и преподается Святой Церковью. Здесь Бог есть Дух всесовершенный, единый по существу и троичный в Лицах, Творец мира и Промыслитель всяческих; мир – творение Божие, единым словом Всемогущего воззванное к бытию и глаголом силы Его содержимое, во всем скрепленное законами неизменными, по благоволению воли Божией во всякое мгновение готовыми покориться и покоряющимися; человек – разумная тварь, полная совершенств в начале, потом падшая и расстроившаяся, ныне восстановляемая Господом Иисусом Христом во Святой Церкви благодатью Духа и, наконец, имеющая явиться в новой славе – в будущий век, за веру и труд доброделания, и проч.

Какие светлые, возвышенные и плодотворные понятия! После сего напрасно ум берется решать их еще и сам собою. Опыты его решений, до Пришествия Христа Спасителя, и теперь на Западе, в тех, кои свергли благое иго покорности слову неложного Бога, осязательно убеждают, как слаб он в сем отношении и как ему сроднее здесь, как и во многом другом, оставаться навсегда учеником и не дерзать восходить на учительскую кафедру.

Богооткровенные истины – исходное начало всякого познания

Исходное начало всему добру, или благоплодному устроению путей наших, есть упорядочение нашего ума, или утверждение его в верных и здравых началах. Разумею под сим истинные понятия о Верховном Существе и Его отношении к нам и ко всему тварному, о нас самих и всем окружающем, о мире с его началом, продолжением и концом, о нашем настоящем и ожидающем нас будущем. Совокупность здравых о всем этом понятий, как свет, будет освещать все пути наши, – и ходяй в нем не поткнется.

Спрашивается теперь, где взять эти понятия? Не ждите их от ума. И собственный каждого опыт, и опыты окружающих нас, а паче история ума, не дозволяют нам верить ему. Если возможны для нас верные о всем понятия, то это только тогда, когда будем научены Богом. Бог источник бытия; в Нем же и источник всякого ведения. И не утаил Он от нас сей сокровенной премудрости Своей. Дух Божий вводил умы Апостолов и Пророков в сокровищницу премудрости Божией; они черпали оттуда и возвестили нам – возвестили премудрость, которой никто из князей века сего – гениев – не ведал и ведать не мог.

Что теперь остается нам? Остается взять все возвещенные от лица Божия истины и напечатлеть их в уме. Есть у нас естественные начала познания и познавания, составляющие природу ума. Как только ум начинает действовать, он непременно действует по сим началам. Теперь нам надо и Богооткровенные истины так глубоко провести в ум, чтобы они сорастворились с ним и вместе с естественными его началами стали составлять природу его, так – чтобы, по какому бы случаю ни стал действовать ум наш, – он действовал бы не по естественным только, но и по Богооткровенным началам.
 
Мы обладаем истиной, человеческие учения – ищут ее
 
Человеческие учения все стремятся к новому, растут, развиваются, – и естественно; ибо они не имеют истины, а только ищут ее. И пусть ищут, если только найдут что прочное. Для нас и истины, и пути к истине определены однажды навсегда. Мы обладаем истиною, и весь труд у нас обращается на усвоение, а не на открытие ее. Там стало законом: вперед, вперед! А относительно нашего учения свыше изречено: “стойте... неподвижны пребывайте” (см.: 1 Кор. 11, 2; 16, 13; 2 Сол. 2, 15). Если что остается нам, то только утверждаться и утверждать других. В этом отношении и нашему учению свойственно движение – расширение; но не в области истины, а в области обладаемых истиною и покорных ей. Наш долг всякому новому поколению среди нас сообщать и внушать истину Божию, народы, неведущие ее, просвящать проповедью о ней, паче же всего хранить неприкосновенною истину Божию в сердцах всех, находящихся в ограде Церкви Божией.

Языческий дух западной науки
 
К концу пятого и началу шестого века язычество сошло со сцены известного тогда мира. Во всем водворился господственно новый порядок. Человечество находило в нем разрешение всех недоумений, удовлетворение всех потребностей – и упокоевалось в нем.

Что оставалось делать? Развиваться и расти, под влиянием Божественных восстановительных сил, или более и более внедрять их в массу, обращая свои, собственно человеческие, усилия только на то, чтобы давать им более простора, или углаждать, так сказать, путь шествию их.

На Востоке так это и было и остается так доселе, несмотря на внешние неустройства, беды и угнетения. – Под непривлекательною наружностью он верно хранит драгоценный дар Божий, которым красуется его внутренняя жизнь. От него здравые и неповрежденные начала новой жизни приняты и нами, воздействовали благотворно и действуют доселе свойственным им образом.

Так было вначале и на Западе, но потом он уклонился от своего призвания. Дух преобладания и гордыни, – источное начало ветхой языческой жизни, – овладевший владыками Рима, мало-помалу привлек к себе – по роду своему – и другие стихии язычества, истлевавшего в прах, и оно начало снова оживать. Сначала в школах, в видах только изучения языков, знакомили юношество с остатками письменности Греции и Рима; но вместе с тем незаметно вливали в сердца их яд суемудрия, своеволия и растленной чувственности. Воспитанное таким образом поколение в лета зрелости и жизни требовало такой же и водворяло ее. Из Италии этот яд разлился по всей Германии, Франции, Англии. Образовалось общество гуманистов, которое чрез письменность и школы стало водворять начала древней языческой образованности повсюду и во всем – в науках, искусствах, жизни частной, семейной и общественной, – со всем его растлением, гордынею и своенравием и неразлучною с ними неприязнью к христианству и Христу Спасителю. Учение и жизнь, льстящие поврежденной природе, понравились и были приняты. Действовавшие прежде Божественные истины и правила жизни иными оставлены совсем, другими удержаны только во внешних формах. Более смелые подавали голос с требованием нового порядка, и он начал водворяться господственно...

И вот это-то называется там пышным именем возрождения! В существе оно есть отвержение образа восстановления, учрежденного Господом Иисусом Христом, с враждебным вооружением против него и покушение самодельно восстановлять и совершенствовать себя, чрез развитие растленных стихий падшей природы человека, по образцу и духу язычества, в котором они действовали во всей силе. Это не преувеличение и не нарекание! От плодов его познаете его. – Смотрите, как “мятутся языки и люди замышляют тщетное на Господа и на Христа Его” (см.: Пс. 2, 1–2).

По усвоении новых (языческих) начал умом и сердцем прежние (христианские) формы жизни показались стеснительными. Надлежало стряхнуть сии узы. – Реформация сделала первый шаг (преимущественно касательно внешности), по благовидному, может быть, поводу, как возмездие Риму, который первый дал толчок движению к новизнам. Раздраженная ею свобода мышления разрушила и внутреннее ограждение, которое составлялось исповеданием. Ее дщерь – вольномыслие перенесло в тамошний мир и общество, – после нравов и обычаев, после порядка жизни и утех, – и весь образ мыслей, действовавший в мире языческом до Пришествия Христа Спасителя. Тут повторились все заблуждения языческие – только в другой форме и других словах (явились дуалисты, пантеисты, материалисты, сенсуалисты, скептики, атеисты) и вытеснили истину Божию из области ведения человеческого. И чем кончилось это движение? Тем, что обожили разум и свободу и, под видом языческих богов и богинь, внесли в храмы идолов их для всенародного чествования. Вот что есть, к чему стремится и чем оканчивается самодельное тамошнее возрождение! Не говорим, чтобы там не было ничего хорошего, – ибо иначе как бы и стоял тамошний мир, – но что общий дух его именно таков. Осязательно в этом уверяет то, что всякий, коснувшийся сего образования хотя краем уст, тотчас начинает восставать на Господа и святые Его учреждения...

Опять повторю, что у них есть добро, но общий дух там именно есть дух охлаждения к Богоучрежденному порядку, противления ему, восстания против него... И если мы без осмотрительности пойдем всем путем их широким, то и у нас неизбежно повторится то же самое, что было у них. Да предохранит нас Господь от зла сего! Не за тем Господь благоволил идти нам позади других, чтоб подобно им падать во рвы, ископанные их недоразумением. “Бдите”, однако ж, “да не внидете в напасть”, заповедует Господь и присовокупляет: “а еже глаголю, всем глаголю: бдите” (Мф. 26, 41; Мк. 13, 37). Явно и тайно, чрез письменность и прямое сношение переходят уже к нам учения и порядки жизни чуждой; слышатся иногда воззвания оставить старое и водворить новое, есть, может быть, и покушения на то. Если безпечно станем поблажать таковым, то, конечно, они скоро уклонят нашу жизнь от того течения, по какому она направлялась доселе, и сдвинут с тех оснований, которые положены в начале.

Необходима ли благодать настоящему ученому
 
Благодать, пришедши, не приносит с собою много сведений, но научает человека вниманию и как бы обязывает к точному рассмотрению вещей; она не истолковывает ему законов мышления, но вливает любовь к истине, которая не позволяет уклоняться от путей правых и слишком полагаться на отвлеченности, следовательно поставляет его на истинную средину и утверждает в ней, чего он сам собою сделать никак не может. От сего нередко и не посвящавший себя наукам человек становится рассудительным и здравомыслящим и долгими опытами жизни наконец приобретает истинную, достаточную не на его одного долю мудрость. У человека же научного образуется особый метод исследования, особое чутье к открытию истины и истинного пути к ней, а это, при помощи добродетелей рассудочных, которые теперь вместе с другими возвращаются в сердце, как-то: при труде и умении трудиться, добросовестности, осмотрительности, смиренном доверии, особенно же при Божием благословении, – сообщает его умственным трудам особенные свойства: успешность, прочность, плодотворность. Такая здравость рассудочной деятельности для всякого очевидна и в обыкновенном его поведении, и в сношениях: в понятиях, отличающихся, кроме ясности, определенности и отчетливости, и некоторою сердечною глубиною; в услаждениях, отличающихся верностью, осмотрительностью, осязательностью, различительностью; в умствованиях, отличающихся прочностью, дальновидностью, единством и стройностью. Все же в совокупности такие свойства доставляют ему титул человека с здравым рассудком, или здравомыслящего.

3. Христианская гносеология

А. Рассудок и его роль в научном познании

Что есть собственно знание
 
В мире мы всегда видим видимую, являемую сторону, под нею силы и стихии, а под ними еще должны усмотреть и кроющуюся там мысль Божию. Сия мысль – цель наших усилий; постижение ее и есть собственно знание, а прочее все – подготовительные сведения. Как рассматривающий картину, когда расскажет краски, перечислит члены, опишет их положение и сочетание, еще ничего не скажет о картине, потому что не объясняет главного, – того, что выражает картина: так и тот, кто, рассматривая твари, явления и происшествия в мире, когда узнает, как все есть, а именно: в вещах – состав сил и стихий, в происшествиях – сочетание причин и производство их со следствиями, еще не знает ни вещей, ни явлений, пока не скажет, какая мысль Божия кроется в тех и других, что они выражают собою, какое их вечное значение.

Как вещь и происшествие являются в действительности, об этом дают нам знать чувства; сокрытые под являемым силы и стихии узнает рассудок посредством обобщения и наведения; спрашивается, как узнать мысль, которую они выражают?

Ответ простой: как узнается мысль художника? – Посредством эстетического чувства, – способности, одинаковой со способностью, участвовавшею в производстве картины. То же и в отношении к вещам тварным: познать их сокровенное, положенное в них от ума Божественного, можно только посредством силы божественного свойства. Сия сила в нас есть дух, и в духе разум. Итак, когда рассудок своим трудом дошел до конца, то есть до узла сил и стихий, разузнал все фактическое, он должен взять как бы за руку разум и сказать ему: поди, посмотри, что тут такое есть еще. Но очевидно, что разум сей должен быть разум здравый, зрящий, а не слепой и испорченный, как и чувство только здравое познает идеи художнических произведений. Разум же здравый, зрячий, как мы видели, есть только у тех, кои, обратись от греха к Богу, прияли благодать, а у работающих греху и благодати не имеющих он извращен и удален от истины. Следовательно, и познание сокровенного в вещах возможно только для первого, оставаясь недосягаемым для второго.
 
Рассудок в естественном состоянии
 
Способность, обращенная на познание видимого, тварного, конечного, называется рассудком. Впрочем, не в имени дело, а в характерических чертах. На них обращается и внимание особое. Сей рассудок, кажется, сохраняет всю свою силу, – христианин ли кто или не христианин, добродетелен или порочен, особенно если смотреть на него, как он есть у людей образованных, посвящающих себя основательному изучению каких-нибудь наук. Смешивая рассудок с разумом, они сами себе усвояют большую цену, и другие их считают великими головами. Сами они готовы всегда довольствоваться тем, что знают, а другие рады бы хоть и до того дойти, до чего они добились; мало того: иной, сличая их многоведение, обыкновенно высокотонное, выражаемое хитросплетенными словами, с простыми словами святых Божиих, может, пожалуй, прийти к мысли, что у последних многого недостает против первых. Тем необходимее разъяснить, чем должен быть и чем бывает рассудок у разного рода людей.

Установить надобно понятие о том, что требуется от рассудка, или что он должен от себя выставить на сцену знания. Деятельность его непосредственно утверждается на воображении и памяти, которые при посредстве чувств, наблюдением ли или чтением и слышанием, собирают для него материалы, доставляя сведения о всем, являемом и существующем вне нас и в нас так, как все существует и является в пространственно-временных отношениях. Весь этот материал, или все собранные таким образом сведения, еще как бы не окачествованные, рассудок должен превратить в ясные понятия и построить из них знание посредством мышления.

Образ деятельности рассудка состоит в приемах, какие он употребляет в приобретении подручных ему познаний, именно:

рассудок строит наведения, составляет понятия, суждения и умозаключения, или, иначе, делает обобщения, определяет и развивает мысль. Но на этой стороне его (формальной) мало нужно нам останавливаться. Значительнее содержание рассудочных познаний (материальная сторона рассудка). Его составляют те стороны, к каким обращается рассудок в познании предметов, именно: свойства и состав вещей, причинные их отношения, то есть причина и действие, средства и цель, материя и форма. Что оно, действительно, поневоле как бы двух видов, это зависит от того, что на самом деле в действительности мы видим только существа и явления, то, что есть и что бывает. В первом случае нечего более и узнавать, как свойства и состав вещи, равно как и во втором нечего более узнавать, кроме причинных отношений: отчего? для чего? как?

Основою для рассудка в том и другом случае должны быть наблюдение и опыт, а орудием обобщение и наведение. Как действует он, – в примере яснее.
 
Пример 1: Познание существ и человека
 
Пусть, например, он [рассудок] хочет узнать человека в его свойствах и составе. Для сего нужно ему долго наблюдать над человеком, над его действиями и всем, что в нем бывает. Эти наблюдения составят материалы, по собрании которых начинаются обобщения и наведения. Так, распределяя их на группы, рассудок находит, что в человеке внутри есть представления, желания и чувствования; всматриваясь далее в каждый из сих кругов действий, видит, что все они бывают трех видов: чувственные, душевные и духовные. Возводя все это к началам, он должен будет положить, что в человеке есть три силы и три части. Исходное начало для тех и других есть лицо человека. Выходит, что человек в составе своем есть сочетание трех сил и трех частей, кои, взаимно сопроникаясь, сходятся в одном нераздельном лице человека. В то же самое время он будет чрез отвлечение добывать ясные представления о том, какого свойства каждая сила и каждая часть, а наконец, каково и самое лицо человека, или какие неотъемлемые принадлежности каждой человеческой личности. Это, как указано уже, – сознание, свобода и жизнь.

Из сего примера видно, что, в отношении к познанию существ, рассудок нераздельно восходит к представлению состава и свойств: от действий идет к силам, производящим их, от сил – к взаимному их соотношению и строю.

Наука – венец работы рассудка
 
Посмотрите на деятельность души, – какая тут неисчерпаемость разнообразия!.. Что делается, например, когда душа рассуждает? Сводит представления, приобретенные нередко неизвестно когда и как; ставит одно подле другого совершенно различное и открывает сходство или различие; отвлекает то или другое свойство и только его рассматривает независимо от предмета; нередко разлагает весь предмет на его черты и потом снова слагает их в яснейшем уже представлении целого; к действию приискивает причину, часто невидимую и безвестную, а из действующего начала выводит следствия, которых следов нет еще на опыте; выстраивает цепь причин и действий, средств и целей; иногда, отвлекаясь от всего опытного, разнообразного, созерцает все в едином целом и проч.

Когда вы обдумываете, то тут нет еще определенной мысли. Мысль определенная установляется, когда найдете решение какого-либо из вопросов. Рассудок ваш все роется, ища – что такое есть какая-либо вещь, откуда она и для чего она и проч. Когда же найдете сами такое решение или, выслушав его от других, согласитесь с ним, – обыкновенно говорите: теперь понимаю, толковать больше нечего, дело решенное. Это решение дает покой вашей мыслительности относительно занимавшего вас предмета. Тогда рассудок ваш обращается к другим предметам, а сложившаяся мысль сдается в архив душевный – память, откуда по требованию нужды берется как пособие к решению других вопросов, как средство к слаганию других мыслей. Совокупность всех сложившихся таким образом понятий составляет образ ваших мыслей, который вы и обнаруживаете при всяком случае в речах своих. Это есть область вашего знания, добытого вами трудом мысленным. Чем больше у вас решено вопросов, тем больше определенных мыслей или понятий о вещах; чем больше таких понятий, тем шире круг вашего знания. Таким образом, как видите, выше памяти и воображения у вас стоит рассудок, который своим мыслительным трудом добывает для вас определенные о вещах понятия или познания.

Не на всякий вопрос удается нам добыть определенный ответ. Большая часть их остается нерешенными. Думают-думают и ничего определенного не придумают. Почему говорят: может быть так, а может быть этак. Это дает мнения и предположения, которых в общей сложности у нас не больше ли, чем сколько есть определившихся познаний.

Когда кто, обсуждая известный класс предметов, добудет сам и от других позаимствует так много определенных о них мыслей и понятий, а нерешенное в них успеет дополнить такими удачными мнениями и предположениями, что может счесть этот круг предметов достаточно познанным и уясненным, тогда приводит все добытое в порядок, излагает в связи и последовательности и дает нам науку о тех предметах. Наука – венец мыслительной работы рассудка.

Все это я рассказываю вам затем, чтоб яснее вам было, в чем должна бы состоять естественная законная деятельность нашей мыслительной силы. Ей следовало бы трудолюбно обсуждать незнаемое еще, чтобы познать то. Научниками быть дано очень немногим, не всем можно и проходить науки; но обсуждать окружающие нас вещи, чтоб добыть определенные о них понятия, всем и можно и должно.
 
Добродетели и пороки рассудка
 
Судя по сим обязательным занятиям, от рассудка, или от человека относительно рассудка, можно требовать следующих добрых качеств, или добродетелей, которые можно назвать добродетелями рассудка: труд. Он до точности с неусыпностью должен дознать все, что как есть, по собственному ли наблюдению или по наблюдениям других. Кто разрабатывает какую-нибудь часть истории, тот знает, как это нужно и как нелегко. Добросовестность. Нехотение труда или полутруд может понудить поспешить делом и после, при дальнейшем производстве его, позволить пропуски: отсюда бывают большие ошибки в обобщениях и наведениях. Приступая к ним, человек должен сознательно сказать себе: я все сделал, что мог и что нужно, и на основании всего делаю выводы. Внимательная осмотрительность. Все у него должно быть основано на фактах; между тем или их число, или подробности могут ускользать; может случиться, что малозначительное будет очевиднее, а главное скрытнее; многое может быть ничтожно, а одно важно. Пропуск или ошибка во взоре могут дать всему ходу работ рассудка оборот превратный. От этого всегда належит необходимость доверять другим, с ними советоваться, их суду подчиняться, когда нужно, и вообще, сколько можно, менее придавать аподиктической [Аподиктический – философский термин, обозначающий высшую степень логической достоверности знания и характеризующий непреложную необходимость содержания тех или иных суждений и высказываний] непреложности своим наведениям и смиренно сознавать свою малую дальновидность. Противоположные сим добрым качествам пороки относительно рассудочной деятельности суть: заносчивость и диктаторство, неосмотрительность, недобросовестность и верхоглядная ветреность.
 
Нравственное повреждение рассудка
 
После таких замечаний обращаемся к определению состояния рассудка у людей, отчужденных от Бога, и у людей, прилепляющихся к Нему.

У первых он является всегда почти с превратными направлениями. Если осмотреть людей, то найдется безконечное их в сем отношении разнообразие. Однако ж, судя по сторонам, какие пред сим указаны, можно их распределить или по видам рассудочной деятельности, или по ее добродетелям.

Одни преимущественно остаются при приемах, какие употребляет рассудок при познании вещей (при формальной его деятельности), и или хотят все строить из произвольных своих отвлеченных понятий, по примеру схоластиков, или готовы с одинаковою силою утверждать: да или нет, об одном и том же, по примеру пустословных софистов. Схоластика и софизмы неизбежны для рассудка при бедности материалов, ибо он есть сила действующая, требующая деятельности; потому, когда не на что обратить своих сил, он вращается с ними в себе самом и, как в нем остаются одни формы, то ходит по ним, как из одной комнаты в другую. Здесь, при неиспорченном нраве, он будет жалкий схоластик, а при испорченном – пустой и злой софист.

Другие более склонны к приобретению самих познаний (к материальной деятельности) и собирают богатство сведений, и притом – о разного рода предметах. У них обыкновенно огромная память, и голова их есть безконечный магазин, наполненный всякою всячиною. Труд такого рода необходим в познани познании вещей, но на нем одном останавливаться не должно: один он есть некоторым образом даже отрицание рассудка. Тут видимо материалы не пересмотрены, не очищены, а остаются так, как есть, и или бременят только голову, или употребляются без разбора. Сообразительность и самостоятельность рассудка подавлены.

Третьи стоят на средине между ними и не склоняются ни на ту, ни на другую сторону. Таковы суть, преимущественно, преступники добродетелей рассудочных, то есть: трудиться и работать головою они не хотят и добросовестности имеют мало, а лишь бы как-нибудь; между тем, по великой заносчивости, о всем хотят давать суд, действуя при сем без всякой осмотрительности. Это – ветреники, самохвалы, всезнайки. Есть, впрочем, на сей средине преданные усыплению почти всеконечному, кои довольствуются тем, что как-нибудь услышат или увидят, сами же от себя не хотят поднять, так сказать, ни ноги ни руки умственной.

Показанные недостатки очевидно обличают нездоровье рассудка, равно как болезненное состояние всей души, в которой он таков. Судя по ним, небоязненно можно заключить, что рассудок у людей неправоходящих сдвинут со своего места, не знает своего пути, потерял свой такт, вкус и свойственные ему приемы при рассматривании вещей познаваемых. Что такие недостатки не суть следствия какого-либо физического расстройства людей, а плод нравственного их повреждения, это очевидно уже из самого их свойства; и опыт уверяет, что, коль скоро кто впадет в какое-нибудь из показанных направлений превратных, то не избавится от него и думать о том не станет, пока не переменит всей своей жизни; по крайней мере большею частью это так. У людей же, к Богу обращающихся и приемлющих восстановительные силы, можно сказать, прежде всего отпадают эти струпы. Они уже не ленятся работать головою, не хитрят мыслью, а смотрят на дела и вещи, как они есть. Оттого часть последующей борьбы у них составляет и борьба со своим рассудком, именно – в тех его неправых действованиях, о коих было сказано. Сверх того, как заходят они к человеку? – Чрез грех небрежения и безпечности о себе самом и своем состоянии. Следовательно, вообще можно сказать, что, в ком есть они, тот пребывает во грехе и или еще не сподобился благодати, или потерял ее. Но в ком нет их? Даже и те, кои жизнь свою проводят в научных занятиях, не свободны от них в большей или меньшей степени. Некоторое исключение из сего представляют сильные рассудки (физики, математики, историки). Многие из них обладают познаниями точными, многотрудными, изыскательными, между тем как стоят видимо вне благодатного царства и по образу мыслей, и по жизни. Они представляются держащими истинную средину в рассудочной деятельности, то есть между деятельностью его формальною и материальною, и, сколько можно, выполняют добродетели рассудка. Некоторые видимые успехи надоумляют их чуждаться всякой помощи свыше и располагают верить, что они целы и невредимы.

Но такая самоуверенность сейчас и обличает нездравость их рассудка, ибо здравый всегда осязательно видит и указывает свои слабости и свою немощь. Если теперь эта заносчивость обща почти всем крепким рассудкам, то все их надобно считать поврежденными. Сверх того, мы только не знаем всего производства их работ кабинетных, не имеем досуга тщательнее пересмотреть их труды обнародованные, а то всегда могли бы найти там, как и находят, немалые общие с другими грехи, например: натяжки посредством понятий отвлеченных, чтоб дополнить промежутки опытов и застоять свою теорию; довольство и малым числом фактов, коль скоро они по нашим мыслям; склонность видеть во всем отражение своих мыслей с унижением чужих; возношение себя над всеми другими людьми одного класса; и вообще стремление скорее завершить свое дело, несмотря на то, выполнено или не выполнено все, что требуется к совершенству и верности их мыслей; то есть и они то падают в софизмы и схоластику, то забывают о добродетелях рассудка.

После сего, не боясь сих крепких голов, можно оставить в силе прежнее заключение, что рассудок у людей неправоходящих, преданных греху и страстям, вообще расстроен до того, что, при всем усилии многоученых, он платит дань своей немощи и высвободиться из нее не имеет сил. В этом еще осязательнее всякий уверится, когда позаботится вникнуть в обыкновенные наши понятия, суждения и умствования, хотя в продолжение одного дня, в том кругу, в каком живет. Здесь почти повсюдны:

в понятиях: неясность, сбивчивость, безотчетность, незнание их цены и подчинения, следовательно – запутанность и нестройность;

в суждениях: опрометчивость и поспешность, чувственность, изменчивость, отсутствие оценки, неведение, болтливость и шутовство, поверхностность;

в заключениях: недальновидность и близорукость, безначалие или предположительность, предрассудки и софизмы.

Еще: неверие, легковерие, упорство, хитрость и изворотливость, особенно же пустота в слове и мысли, показывают, что рассудок большею частью не пользуется своими правами и сидит, как в какой засаде, без действия или действует, но превратно. От этого не свободен ни один из людей, неправоходящих и благодати Божией восстановительной непричастных.

Допустим, впрочем, что рассудок у кого-нибудь сохранит истинную средину между показанными прежде крайностями, тщательно соблюдая лежащие на нем обязанности, будет успешно идти к предположенной цели, – дойдет ли он при всем том до всего, что нужно?
 
Рассудок у людей облагодатствованных
 
Рассудок начинает с опыта, который преобразовывает по сродным себе приемам. Кто стоит на степени рассудка и преимущественно им действует, у того мало-помалу образуется склонность, переходящая потом и в постоянное правило и нрав умственный, – то только и признавать истинным, в чем осязательно можно увериться и что можно поверить рассудочным способом. При сем мало-помалу должен неизбежно заслоняться мир духовный и ведение о нем терять значимость. Ведение это у человека, оставленного себе, как мы видели, предположительно, между тем как рассудок все представляет осязательно очевидным и образует потребность осязательности. Это само собою должно наводить тень сомнения на мир духовный и духовные вещи. Поэтому рассудочных научников вообще можно назвать колеблющимися маловерами в отношении к невидимому и духовному. Присоединись к сему недоброе сердце со страстями, которому есть сильное основание желать, чтоб не было иного мира и иных законов и надежд, кроме видимых, – тогда не избежит человек или сомнения, или, еще больше, окончательного неверия...

Какой свет после такого мрака воссиявает в душе человека по обращении его к Богу и по приятии благодати!

И, во-первых, все пришлые от развращенной воли начала тотчас исчезают, как мрак в комнате освященной или нечистые силы из освященного места. Противоположные им убеждения образуются в сердце, в самом производстве обращения кающегося. Когда изгоняется из сердца нечистота, тогда же уничтожаются и все следствия ее. Он чувствует, что жизнь коротка и надобно спешить делом, что себя надобно озлоблять [стеснять], что всего надо ожидать от Бога, а не от себя, на мнения людские не смотреть и прочее.

Во-вторых, вредные следствия преобладания рассудка или совсем предотвращаются, если обращение упреждает его развитие, или исправляются здесь же, и рассудок превращается в служебную силу, покорную разуму. Так как умственные злые склонности главным образом происходят от осязательности познаний рассудка и предположительности идей разума, оставленного себе, то с уничтожением его основания падает само собою и то, что на нем строится. Основание же сие уничтожается в покаявшемся, к Богу обратившемся и к Нему прилепившемся; ибо с сего времени он начинает осязательно познавать вещи духовные, как прежде познавал чувственные. Это равенство осязательности уничтожает колебание сомнения, а то, что в разуме просвещенном предлагаются истины драгоценнейшие, преклоняет на его сторону сознание и ему покоряет. Когда таким образом чрез сей новый путь узнает человек многое сокровеннейшее, чего прежде не постигал, но что теперь ясно созерцает, тогда естественно перестает верить исключительно своему разумению. Такой уже и не подумает, что нет духа, когда живет в духе, или что все подчинено неизбежной необходимости, когда ощущает силу, пришедшую к нему свыше, совне, или что все может сам, когда только принятою от Бога силою избег угнетавшего его зла (пример Августина).

Вместе с тем начинается новая жизнь для рассудка и в человеке новое направление научности, если она была или ею занимаются. Как прежде рассудок действовал как господин, так теперь начинает действовать как подчиненный, по порученности от лица разума духовного. Поэтому как прежде, при рассматривании вещей, человек ничего не видел, не мог и не хотел видеть, кроме самих вещей, так теперь во всем видит яснейшее отражение мира духовного, и в вещах, и в явлениях. Весь мир проникнут действительно духовным, Божественным (см.: Рим. 1, 20); но прежде это не замечалось, а теперь созерцается ясно. Затем все существующее и все являющееся превращается в обширное и безпрерывное поучение или разумную книгу, как сказал Антоний Великий. Что это действительно так, сейчас можно увериться, читая какого-нибудь святого отца. У всякого из них поминутно предлагается зрение духовного в чувственном или сквозь чувственное. У преосвященного Тихона [Задонского] составлено из сего целых четыре книги под заглавием: Сокровище духовное, от мира собираемое.

Отсюда следует, что целость, полнота и истина знания собственно принадлежат людям, восстановленным благодатью и в Боге живущим. У других оно и неполно, и неистинно. Как верна мысль блаженного Августина, которую он с такою настойчивостью доказывал, что только жизнь ведет в храм мудрости, а не наоборот! О ложных направлениях рассудка говорится обыкновенно в логиках, и там же предлагаются разные средства к избежанию их. Очевидно, какова цена сих наставлений. Что ни говори логикой, без внутреннего изменения ничего не сделаешь. Кому сказано: смотри, верь Откровению, – тот, пожалуй, и себе то же будет говорить, но в сердце и на деле будет верить только себе; или еще: будет говорить, что нужна помощь Божия, но полагаться будет только на себя. Воспитать души нашей в способностях, как должно, нельзя без подчинения ее врачевательным и восстановительным благодатным средствам.

Коротко: у того, кто стоит вне сих средств, знание таково: духовный мир и его вещи как облаком и туманом сокрыты; им мало он верит или не думает о них; знание рассудочное обращено у него только к видимому, действительному, осязаемому; сокровенное в вещах не видится; причины познаются только ближайшие, наличные; намерения Промысла ускользают из внимания... Потому все знание его поверхностно: в составе неполно, в общем же духе растленно, извращено каким-нибудь неправым настроением умственным.
 

Б. Разум и его роль в познании мира невидимого и вещей духовных

Восполнение рассудка разумом
 
Есть познания, которые разум иногда может постигнуть один, но которых рассудок один, отдельно от разума, постигнуть никак не может... Подобно тому как в картине видимый очерк, сочетание частей, разнообразие поз, красок и оттенков воодушевляются какою-нибудь мыслью, которую картина выражает и коею проникается, мыслью, которая присуща в картине, однако ж не составляет в ряду с другими отдельную часть, так и во всякой вещи есть своя сокровенная мысль, – животворная ее сущность; ибо мир как во всем своем составе, так и в малейших частях есть безконечно мудрое, художественное произведение Божие...

Никто не довольствуется познанием фактической стороны, но всякому хочется проникнуть глубже под нее. Обыкновенно называют это философиею, или идеальностью в знании. При всей естественности, однако ж, такого стремления, его всеобщности и как бы неудержимости оно не увольняется от необходимого условия: иметь разум, не только развитый Откровением, но и просвещенный благодатью. Без сего его построения будут чистая мечта: доказательство тому – вся история философии; ибо, когда разум извращен, а малейшая часть оставшегося в нем истинного, по силе убеждения, есть не более как предположение, то и дальнейшее, созидаемое разумом на том, что есть в нем, все необходимо будет одного свойства: неистинно и мечтательно. Следствием сего необходимым должно быть то, что и само фактическое извращается, и рассудок иногда дает себе волю утверждать как закон силу и стихию, – то, чего на деле нет (нынешние геологи). Он отуманивается, и затем осязательный мрак налегает на всю область знания.

Совсем не то с человеком чистым по жизни, просвещаемым свыше. Он не умолчит о сокровенном, когда почувствует его, но никогда не станет выдавать за созерцание истины того, что не есть таково. Ему не усвояется всеведение, но утверждается, что, если доступно человеку знание сокровенного в вещах и явлениях, то – только человеку облагодатствованному; ибо та область есть собственно область Божественного ума, где лежат умственные сокровища Бога-Царя. Да не надеется кто-нибудь вторгнуться туда насилием, или самовольно. Истинная философия есть Богом даруемая мудрость.

Сорастворившись с умом Божиим, разум человека, к Богу прилепившегося, может быть введен Им и в тайны бытия и явлений, ибо между откровениями, которые усвояет святой Макарий Великий благодатью Божиею просвещенному духу, почему не разуметь и таин творения и промышления, когда ему несомненно принадлежит ведение таин искупления, сокровеннейших и таинственнейших. Не напрасно у святого Исаака Сирианина сей разум духовный называется чувствованием таин, чувствованием сокровенного, высшим духовным созерцанием (см. его слова о трех степенях разума [Святой Исаак Сирианин. Слова подвижнические. Слово 28. О третьей степени ведения, которая есть степень совершенства]). Святой Максим Исповедник учит: «Как основание радиусов, прямолинейно выходящих из одного центра, представляется в самом центре совершенно нераздельным, так просто и единично будет познание существа, соединившегося с Богом, о всех заключающихся в Нем первообразах вещей сотворенных» (Главы о богословии и Домостроительстве воплощения Сына Божия. Сотня 2). Сюда же можно отнести свидетельство Соломона, что Бог дал ему о сущих познание неложное и что он потому елика суть скрыта и явна, познал...

Если теперь кто хочет искать истинных идей, или идеального познания вещей и философии, пусть ищет их преимущественно в слове Божием, затем в писаниях святых отцов, затем в богослужебных наших книгах. Например, когда говорится, что Господь пришел возглавить всяческая, что истинные христиане суть цари и иереи, что языкообразное сошествие Святого Духа есть начало и основание соединения всех народов, разделенных смешением языков при столпотворении, что жизнь наша есть странничество, милостыня – предпослание сокровища на небо и проч., все сие представляет истинные идеи созерцания, или чувствования сокровенного.
 
Разум и знание у людей необлагодатствованных
 
Опыт показывает, что у нас есть потребность Божества, нравственного порядка промышления, лучшей жизни вечной и проч. и есть общая вера во все сии предметы. Такие требования, верования, чаяния обыкновенно называются идеями, или неопределенным созерцанием чего-то лучшего по бытию и совершенствам, нежели то, что мы знаем вокруг себя. Сии идеи сколько уверяют, что дух наш из оного мира, столько же показывают, что он не лишен возможности познавать его.

Хорошо надо помнить, что из того, что у нас есть идеи, можно заключить только о возможности познания и созерцания мира невидимого, духовного, а не к действительности его, подобно тому как из присутствия зрительной силы в нашем глазу видна только возможность зреть вещи, а самое зрение подлежит своим условиям.

Кто считает идеи действительным созерцанием, тот делает большую ошибку. Идеи доказывают только, что есть невидимые вещи, подобно тому как требование пищи доказывает, что есть пища; а что такое те предметы, каковы они, где, – это еще надобно узнавать. Притом и сие указание на бытие невидимого мира не есть непосредственное, а посредственное, умозаключительное. Убедительно же оно по сильному только его желанию, а не само по себе, так что умали или уничтожь желание тех невидимых вещей – умалится или уничтожится и самое убеждение в бытии их.

В таком состоянии ведение духовное, или разум, находится во всяком человеке, приходящем в мир сей. Оно является в виде требований невидимого мира, сопровождающихся убеждением в действительном бытии его, но без действительного и верного о нем познания. Разум есть только зрительная духовного мира сила. Очевидно, что для дальнейшего развития, или размножения сего знания, необходимо упражнять сию силу зрения духовного действительным зрением, подобно тому, как зрительную силу глаза упражняет и разнообразит опытность зрения нашего в действительном зрении. А для сего, необходимо входить с тем миром в непосредственное сношение и соприкосновение, как чувственный глаз входит в такое сношение с вещами чувственными, то есть необходимо быть в общении с Богом и миром духовным. Без сего общения ведение духовное навсегда в духе нашем останется в виде предположительного требования и никогда не взойдет на степень знания ясного, действительного, определенно-убедительного, подобно тому как слепой с закрытыми глазами, у которых не повреждена, однако ж, сила зрения, будет знать только, что верно есть светящиеся и освещаемые вещи, но знать их определенно не возможет, пока не откроются глаза его. Причина сему – падение в грех и пребывание в сем падении. Вместе с отпадением от Бога дух наш отпал от всего Божественного и духовного, не входит с Богом в непосредственное сношение, не видит Его, не созерцает, стал слеп для Него. Надобно возвратить его в прежнее состояние, чтоб он мог знать Его ясно и определенно. Если теперь сие условие может быть исполнено только когда человек восприимет восстановительные силы в христианстве, то очевидно, что вне истинного христианства, деятельно усвояемого, разум слеп, не знает духовных вещей, а только требует знания их, имеет идеи о них, но неопределенные, неясные, предположительные.

Между тем предметы невидимого мира, по своей высоте и особенно по родству с нашим духом, не могут не занимать человека, не могут не возбуждать в нем желания разгадать их. Это всегда и есть. Редкая усыпленная душа не хочет узнать, что такое оный мир? Многие над тем трудятся. Какой же плод сего труда? Если один путь к истинному его познанию – опыт духовный, от действительного вкушения вещей духовных, возможного лишь для человека, восстановленного благодатью, то очевидно, что самодельное его познавание не должно обещать многого. Чтоб увериться в сем, стоит только посмотреть на способы, какие, вне истинного пути, употребляет для сего разум, оставленный себе. Из них известны два: один состоит в умозаключительном восходе от низшего к высшему, другой надеется на уяснение идей механическим переходом их от одной силы к другой внутри нас. В том и другом сознается неясность и неполнота духовного ведения и решается вопрос: как уяснить и пополнить сие знание?

Под первым разумеется вот что: заключать от действий к причине всего – Богу, приписывая Ему в высочайшей степени то, что может быть Ему свойственно, и отрицая то, что Ему свойственным быть не может. Нет сомнения, что сим путем не мало можно пояснить тайную область идей; но, кроме того, что такое знание касается не всего объема невидимых вещей, а только одного Божества, хотя это и главный предмет, – оно тоже не прямо, не непосредственно, следовательно также остается по-прежнему предположительным.

Потому оно никак не удовлетворяет, а всегда заставляет ожидать новых подтверждений и доказательств, как это очень сильно выразил Платон. При нем можно сказать только: кажется так и так; но когда кто скажет: может быть и не так? – не всегда ум найдется, что на это ответить.

Тем больше это приходится испытывать, что здесь же опыт приводит ко многим нерешимым вопросам, касательно, например, Божественного промышления или слишком большого влияния вещества на дух. Мало ли людей, кои, смотря на тайную, непостижимую связь происшествий, говорят: есть ли кто, приводящий все сие в движение; есть ли свобода; что дух? и проч. А это и заставляет разум если не оставаться в решительном сомнении, то часто с грустью испытывать сильные нападения со стороны сего врага истины. Вот плод показанного способа. А о том уже нечего и говорить, что, при неправом его употреблении, он может вести к опасным заблуждениям, как уже это случалось и на самом деле. Отчего Эпикур устранял Бога от мироправления? – Оттого, что судил о Нем по своему настроению, что любил сам предаваться сладкому бездействию и покою. Отчего Ориген дошел до мысли о несовместности вечных мучений с благостью Божиею? – Оттого, что судил о Нем по своему мягкосердию и поблажливому нраву. Тоже и другие могут представлять себе и представляют Бога только грозным и неразборчивым деспотом. А жизнь вечную как-как не изображают? И об Ангелах, и о способах спасения, и о прочем как не судят? Всякий судит по себе, по своим наличным познаниям и своему настроению. И, очевидно, во всем этом извращают истину и превращают ее в ложь, оттого что не тем путем идут к знанию тех вещей.

О втором способе нечего почти и говорить. Он походит на баснословное похождение идей во внутреннем нашем мире. По нему сначала идеи падают в сознание, отсюда в сердце, потом они принимаются фантазиею, далее наконец рассудком, который и строит из них понятия, суждения и умозаключения. Очевидно, что это изображение совершенно чуждо опыта, выдумано и никем не может быть в себе сознано. Однако ж оно очень ясно показывает, что разум сам не знает, как ему познать невидимый мир, потерял истинный к тому способ и придумывает то то, то другое и в этом смятении попадает на смешное и нелепое; ибо если предмет не совсем виден, надобно идти к нему, а не вертеться или принимать самому разные положения, оставаясь в одинаковом от него отдалении. Неясное в нас самих непонятно, как в нас же самих может и уясниться само? Пусть, впрочем, и можно вытеснить из себя какие-нибудь мысли при сем поворачивании или трении идей; все не видно, откуда они могут приобресть достоверность и силу убеждения. Если сами идеи только предположительны, то что и все развитое из них?

Итак, в разуме, пребывающем в отдалении от Бога и благодати Его, знание о мире духовном, которое он достает из развития идей предположительного достоинства и способами неверными и ненадежными, –

само предположительно, недоуменно у всех, никого не исключая. Что и как? – эти вопросы разум такой всегда будет себе предлагать и никогда не решит их сам;

всегда почти неверно, ибо берется не с натуры вещей тех, а образуется по вещам другим, противоположным; и само собою оно может касаться только малой части всего – очевиднейшей, каково бытие Божие и Его свойства. Что же касается до законов Божественного мироправления, до нравственно-религиозного порядка мира духовного и особенно до таинства спасения рода человеческого, это или совсем не имеется в мысли, или является в виде самых мечтательных предположений.

Должно при этом заметить, что даже когда разуму дается доступ в Откровение, то и тогда, хотя мнения нелепые исправляются, недостающее восполняется, но предположительность все еще остается, в каких бы то степенях ни было. И тогда знает он сии предметы как умозрение и, пока не вкусит их самим делом, не знает, как они есть на деле. Посему очень многие истины, и между ними истины спасения, содержатся в уме как нечто чуждое, туда положенное совне, но не сорастворившееся с самою природою ума. Оттого далее, даже и после полного их изучения, значение их все еще перебивается сомнениями и недоумениями, нерешительностью, готовою всем колебаться, как стебель от легкого дыхания ветра. Вот что говорит о таком познании святой Макарий Египетский:

«Тех, которые возвещают духовное учение, не вкусив и не испытав оного, почитаю я подобными человеку, летом в жаркий полдень идущему по пустой и безводной стране; потом, от сильной и палящей жажды, представляющему в уме своем, будто близ него находится прохладный источник, имеющий сладкую и прозрачную воду, и будто он без всякого препятствия пьет из него досыта; или – человеку, который нимало не вкусил меда, но старается другим изъяснить, какова его сладость. Таковы поистине те, которые, самим делом и собственным дознанием не постигнув того, что принадлежит к совершенству, освящению и безстрастию, хотят наставлять в сем других. Ибо, если Бог дарует им хотя несколько почувствовать то, о чем они говорят, то они, конечно, узнают, что истина и дело не походят на их рассказ, но весьма много различествуют от него» (Слово 5. О возвышении ума. Глава 18).

«Имеющие внутри себя Божественное богатство Духа, если сообщают кому-нибудь духовное учение, то как бы вынося собственное сокровище, дают им. Напротив, те, кои не имеют сего богатства внутри сердца, из которого струятся благие Божественные мысли, тайны и необыкновенные речения глаголов, схватив только несколько цветов из обоих Заветов Писания, носят их на конце языка или, быв слушателями духовных мужей, тщеславятся их учением, предлагают оное как будто свое собственное, присвояя себе чуждое приобретение» (Слово 6. О любви. Глава 5).

«Те даже, кои исполняют добродетели, прилежат слову Божию, но не освободились от страстей, – и те подобны людям, ходящим ночью при свете звезд, которые суть заповеди Божии; ибо, как они еще не совершенно освободились от тьмы, то невозможно им хорошо все видеть... Они хорошо делают, что обращаются к нему (к слову пророческому), как к светильнику, сияющему в темном месте, пока не начнет рассветать день и не воссияет утренняя звезда в сердцах наших (см.: 2 Пет. 1, 19). Но многие ничем не различествуют от тех, кои ходят среди ночи совершенно без света и кои не пользуются даже малым оным сиянием, которое есть слово Божие, могущее светить их душам, и потому (почти) похожи на слепых. Это суть те, кои совершенно связаны цепями вещества и житейскими узами» (Слово 7. О свободе ума. Глава 27).

Вот состояние разума, или ведения мира невидимого, у людей необлагодатствованных!
 
Разум и знание у людей облагодатствованных
 
В каком виде оно [состояние разума] у тех, кои прияли Духа благодатного, можно судить уже по противоположности, то есть: оно должно быть ясно, живо, опытно, несомненно, истинно, потому что заимствуется из опытного вкушения самих вещей невидимых; должно быть и полно: знать и Бога, и Его свойства, и законы мироправления, и тайны искупления, особенно последние, потому что чрез искупление ум вводится в тот мир. Опять отсылаю хотящих к святому Макарию. Пусть посмотрят, как он изображает сие духовное ведение. Сокращенно его мысли можно совместить в следующем положении: падением закрылось око ума, и человек погряз во тьму. Благодать Святого Духа, чрез возрождение приводя человека в живое общение с Господом Иисусом Христом и Богом, вводит его в духовный мир и показывает все сокровенные тайны Божии, которые он здесь и познает опытно, истинно, полно...

Из сего видно, что разум в истинном его виде и во всей красоте является только в духе истинных христиан. У тех, кои запутаны в грехи или не радят о чистоте сердца, но принимают слово Божие, теоретическое познание может близко подходить к ведению истинного разума; но сие знание лежит не в уме их, а как бы на уме, как пыль, готовая тотчас слететь, то есть оно не сорастворилось с существом его, почему не уничтожается в нем свойственная ему предположительность и оно часто подвергается нападениям сомнения, иногда очень глубоким, особенно с той стороны, где лежат тайны искупления и условия его усвоения... Кто же, очистив себя, сорастворился с истинами, тот не боится таких нападений... Что касается до ума, не знающего Божественного Писания, то в нем неизбежны неполнота познания духовных вещей, неверность, а главное, – предположительность... И это еще при добром направлении, то есть когда человек, не предаваясь порочным страстям, ревностно занимается такими вещами и благонамеренно хочет распознать их. Коль же скоро он при том невнимателен к важнейшим истинам, не старается их разъяснить и узнать и предан страстям, то можно сказать, что он совсем не имеет разумного ведения, хотя мнится иметь его. Несколько мыслей, наскоро схваченных, заученных, принятых по слуху, – вот и все у некоторых. У большей же части качествуют неведение или сомнение и презорство. У таких истинно – запустение во внутреннейшем святилище нашего духа, мрак и тьма густая и непроницаемая.

Вот несколько мыслей о разуме! Утвердить в себе надо ту мысль, что здесь дело идет о познании мира невидимого и вещей духовных. Познание мира видимого и вещей чувственных совсем другое дело. Тут действуют другие способности и с другими приемами. Смешивать то и другое не должно. От сего бывает великое зло... Видимое нетрудно узнавать. Иной, узнавши кое-что из сего, говорит: ну, знаю! и на том останавливается, не заботясь о главном. И другие высоко его ценят и ставят учителем во всем, а он все говорит им о стороннем, а главного и сам не знает.

В. Отличие духовного познания от рассудочного

Умствовать только соображаясь с истинами
 
Истинно все, что Богу угодно было открыть нам. Изучайте сии истины и исполняйте ими ум свой так, чтобы он, как только станет умствовать, не иначе умствовал, как по сим истинам.

Тогда если и говорить о чем станете, все будете говорить сообразно с ними же. «Прошу вас украшать слова истиною» (блаженный Феодорит). В деятельном отношении: все, что в мире, призрачно, – манит, но не дает, следовательно обманывает, ложь есть. Христианство и обещает истинное благо, и дает; оно истинно. Иначе это сказать: в грехе и страстях ложь и обман, а в христианской жизни и добродетели – истина. Так святой Златоуст: «Совершенно истинное то же, что добродетель, а ложь то же, что порок; поелику и удовольствие порока ложь, и слава оного ложь, и все, что в мире, ложь есть».

Критерий истины не в разуме, а в общности исповедания
 
Скажет кто: хочу удостовериться, от Бога ли то учение, которое слышу? – Думаешь, что в разуме – проба истине?! Нет. А вот в чем: то учение от Бога, которое исповедуется всею Церковью. Ибо сама Церковь и в устройстве, и в духе вся от Бога – и все в ней Божие. Бог научил Апостолов, – Апостолы научили веровавших и предали им всю правду Божию. Принявшие от Апостолов истину передали ее преемникам такою, какою приняли. – Итак, узнай, как исповедует, чту Святая Церковь, и будь уверен, что так исповедать заповедано Богом, и при встрече новых для тебя мыслей не о том заботься, как выходит это по твоим соображениям, а о том, так ли содержит это Святая Церковь. – Бог не поставил разум источником истины, – не дал ему в руки и пробы истины. – Она вне его, в Святой Церкви, и именно в общности исповедания, так – что всеми всегда всюду было исповедуемо, то истинно. 318 святых отцов собрались на Собор для утверждения главного христианского догмата. – И что же делали? – Философствовали? Пускались в соображения? – Нисколько. А только расспрашивали взаимно, как, где содержится исповедание о Господе Спасителе [Первый Вселенский Собор собрался по поводу ереси Ария в 325 году в малоазиатском городе Никее. По общепринятой традиции считается, что на Соборе было 318 делегатов. Был принят Никейский Символ веры, в котором было изложено православное учение о единосущии Сына Божия с Богом Отцом]. Когда удостоверились, что все всюду и не слыхивали другого учения о Спасителе, как то, что Он есть Бог, тогда единодушно утвердили, что тот богоборец, кто учит иначе, что сия есть вера отеческая, апостольская и Божественная. Как поступил сей Собор, так делали все последующие Соборы, так действует доселе Святая Церковь, и все ищущие истины, при познании и определении всякой истины, рылись и роются не в своих соображениях, а в Богопреданном исповедании Святой Церкви. Вот вам знамя и проба истины!

Как во время войны, перепутавшись, для различения своей стороны от чужой взирают на воздвигнутое знамя, так Бог в Церкви Своей воздвиг знамя истины, чтоб при смешении понятий, всегда почти имеющем место в человечестве, всякий, узрев сие знамя, мог с благонадежностью сказать: вот здесь истина, вот чего хочет Бог! Надпись на сем знамени – общность исповедания. А самостоятельность исследования, своеличное постижение было и есть всегда источником ересей и заблуждений. Отчего пали Арий, Македоний, Несторий и все другие еретики? – Оттого, что при возникших вопросах не туда обратились за решением, куда следовало, обратились не к общности исповедания, а к своим соображениям, к своеличному постижению истины, – запутались и пали.

История хранит сии опыты нам в урок, чтобы не поддавались суетному и гордому позыву на самостоятельность и независимость, а смиренно содержали то, что везде всеми всюду было исповедуемо, – или, что то же, что содержится Святою Церковью. – Это единственный незаблудный путь к истине.
 
Непонятности благодатно разъясняются в течение всей жизни

 
Непонятное вначале со временем становится понятным; словно луч света входит в сознание и уясняет то, что прежде было темным. Кто же это разъясняет? Сам Господь, благодать Духа, живущая в верующих, Ангел Хранитель, – только уж никак не сам человек. Он тут приемник, а не производитель. При всем том иное остается непонятным на целую жизнь, и не для частных только лиц, но и для всего человечества. Человек окружен непонятностями: иные разъясняются ему в течение жизни, а иные оставляются до другой жизни: там узрится. И это даже для богопросвещенных умов. Отчего же не открывается теперь? Оттого, что иное невместимо, стало быть, нечего и говорить о нем; иное не сказывается по врачебным целям, т. е. было бы вредно знать преждевременно. В другой жизни многое разъяснится, но откроются другие предметы и другие тайны.
Сотворенному уму никогда не избыть тайн непостижимых. Ум бунтует против этих уз: но бунтуй не бунтуй, а уз таинственности не разорвешь. Смирись же, гордый ум, под крепкую руку Божию и веруй!
 
Познание истины совершается тремя силами души
 
Ум один никогда не знает вполне истины; она всегда у него в виде предположительных воззрений. Исключая чрезвычайных Божиих воздействий на душу, и богоугодная жизнь обыкновенно начинается при таком состоянии ума. Но потом, вместе с жизнью, эти воззрения начинают переходить в живые убеждения: они зреют, множатся и расширяются по мере навыка воли вести дела и начинания свои по заповедям и по мере возрождения сочувствий сердца к заповедям. Исполняются ли последние, – полнота водворяется и в первых. Впрочем, строго судя, нельзя сказать, что впереди и что позади, – они все вместе зреют, не отставая друг от друга. Строит же это внутреннее здание Господь благодатью Своею, при всевозможных, без жаления себя, усилиях со стороны человека, – строит жилище, в которое, наконец, Он приходит и вселяется со Отцем и Духом Святым, как Сам обетовал: “к нему придем, и обитель у него сотворим” (Ин. 14, 23).
 
Духовное познается делом, а не из книг
 
В духовной жизни книги – только руководство. Само познание приобретается делом. Даже то, что познано бывает из чтения, будто ясно и обстоятельно, когда испытано бывает делом, представляется совсем в другом свете. Жизнь духовная – особый мир, в который не проникает мудрость человеческая.
 
Познать христианство иначе нельзя, как деятельною жизнью
 
Христианство не есть учение без конца. Собственно учение это коротко, но жизнь по этому учению конца не имеет. Так ведь и в житейском быту: научится кто чему-нибудь и начинает уже действовать, а не все учится да учится. И в христианстве не все учиться: надо жить, жизнь-то и есть настоящая наука. Как станет кто жить по-христиански, тут только и начнет входить в него христианство, тут только и начнет он познавать его и силу его. Знать христианство как должно иначе нельзя, как деятельно; только посредством этой деятельности сознанию открываются все тайны христианского ведения, или вся область духовных предметов, хоть забота у истинного христианина вовсе не о ведении, а о жизни, ведение же само тут приходит как придаток.

Жизнь христианская похожа на восхождение на гору. Восходящий трудится собственно над тем, чтобы взойти, но по мере того, как он восходит, перед ним открывается все больше и больше предметов, потому что все шире и шире становится его кругозор. Так и в христианстве: чем больше кто преуспевает в жизни по нему, тем больший и больший круг духовных предметов становится ведомым его уму и сознанию. Настоящий мудрец и есть только тот, кто совершен в жизни христианской, без жизни же ничего не поймешь. Что знают о христианстве умом без жизни – это совсем не то, что есть на деле. Как подробно и красноречиво ни рассказывай, что в ананасе, например, такой-то и такой-то вкус, но пока сам не попробуешь ананаса, понятия о нем не составишь себе; так и учение христианское – пока не приложишь его к жизни своей, ни за что не взойдешь во вкус его.

Мудрец века сего сам себя прельщает
 
Мудрец [века сего] свое имеет мировоззрение, в которое входит и понятие о нем самом, о месте его в мире и последних целях человека; обладает в разной степени ученостью и искусством слова; и главное, в устроении своей участи, своего быта и в ведении дел своих окончательно опирается на свои соображения, не сознавая нужды в высшей помощи; предметы, которыми занята его мудрость, – все внешние, земля и земное благобытие; забота о душе и спасении ее ему не всходит на ум. Но при всем совершенстве его мудрований по указанным частям он только “мнится мудр быти”, а не есть. Другие, может быть, и не всегда считают его таковым, но сам он иначе на себя не смотрит, как на мудреца первой степени, хоть и ученость его, и житейская мудрость, и сумма познаний очень ограниченны, но он всегда высоко ставит себя по мудрости. И в этом он сам себя прельщает. Прелесть в том, что считает себя имеющим то, чего нет. В сей прелести запутаны все не истинные христиане.
 
Уловление премудрых собственным оружием
 
Мирская мудрость – буйство пред Богом. Строгий приговор, но совершенно справедливый, повсюдным опытом оправдываемый. Сами мудрецы мира тот же произносят приговор над сею мудростью, когда познают истину и вступят вседушно в область премудрости Божией. То, что она считает себя вседовлетельною, – не буйство ли? То, что она высится над Откровенною мудростью и ставит ее почти ни во что, – не буйство ли? То, что она только внешним, земным и тварным ограничивает свой кругозор, будучи сама, хотя и неблагопотребная, умного выспреннего (ранга) свойства, – не буйство ли? То, что она быт свой, свое счастье и дела думает устроять по своим смышлениям, тогда как осязательно видит, как все вокруг течет помимо и наперекор человеческим соображениям, – не буйство ли? То, что она выбросила из предметов своего обсуждения, что будет за гробом, тогда как ясно видит, что настоящая жизнь мгновенна и последней цели бытия человека вместить не может, – не буйство ли? То, что она и думать не думает, что питомец ее человек ныне-завтра умрет, тогда как человечество широкою рекою течет во врата смерти, – не буйство ли? Так она – буйство, и буйство пред Богом, потому что не видит осязательных порядков Божиих, осуждает их, когда другие о том ей возвещают, и питомцев своих удерживает в своем мрачном буйстве, не позволяя им возникнуть от опутания собою и обратиться к истинной премудрости Божией. В этом отношении она богоборна. И выходит, что «она не только не помогает (человеку в последних целях его), но еще служит препятствием; следовательно, надобно оставить ее, как вредную. Видишь ли, как победоносно святой Павел опроверг ее, доказав, что она не только безполезна, но еще приносит нам вред. Впрочем, он не довольствуется собственными доказательствами, а приводит еще свидетельство: “писано бо есть: запинаяй премудрым в коварстве их” (Иов. 5, 13)» (святой Златоуст).

Коварство премудрых не злонамеренность означает, а их всяческое ухищрение, чтоб все постигнуть и все в жизни своей и других устроить здесь, на земле, по своему смышлению. Пока это имеет свойство только пустоделия и не разоряет планов промышления Божия о роде человеческом, дотоле Бог оставляет их копаться в своем муравейнике, сколько хотят, и все строить и перестраивать, как им угодно; но когда покушения их заходят далеко, тогда Бог полагает им преграды, разоряет их планы, как паутинное плетение разоряет дитя легким прикосновением тонкого прутика. Разительный пример тому – столпотворение и рассеяние людей по лицу земли. Мудрецы, во времена Апостолов, до чего дошли? – До того, что и сами уже не знали, на чем остановиться: так разрознились в мыслях и так много надумали учений. И належала необходимость научить людей истине чрез неученых. – Святой Златоуст в этом видит уловление премудрых в коварстве их: «В коварстве их, т. е. уловляя их собственным их оружием. Так как они употребляли мудрость свою на то, чтобы обходиться без Бога, то он чрез нее самую доказал им, что они имеют великую нужду в Боге. Как и каким образом? Они чрез нее дошли до того, что сами не знали, куда деваться; следовательно, чрез нее и уловлены. Ибо, думая обходиться без Бога, они пришли в такое бедственное состояние, что оказались хуже рыбарей и неученых, и в них же стали иметь нужду. Потому Апостол и говорит: “запинаяй их в коварстве их” (см.: 1 Кор. 3, 19)».




(Использованные книги:
Св. Феофан Затворник. Православие и наука. Руководственная книга изречений и поучений. Составление и примечания игумен Феофан (Крюков). М., 2005;
Св. Феофан Затворник.  Путь ко спасению. Краткий очерк аскетики. М., 1899;
Св. Феофан Затворник. Собрание писем. Выпуск V. М., 1994;
Св. Феофан Затворник. Письма о духовной жизни. М., 1996;
Св. Феофан Затворник. Внутренняя жизнь. М., 1994)







Яндекс.Метрика