Св. Игнатий (Брянчанинов):Совершенные христиане, очистившие свои чувства, точно видели небо, и усмотрели на небе и в воздухе то, чего мы не видим дебелыми нашими очами. Так, внезапно увидел, по действию Святого Духа, отверзшееся небо святой первомученик Стефан пред страдальческою кончиною своею, стоя в многочисленном собрании иудеев, враждебных Христу и христианству. «Стефан же», говорит Священное Писание, «сый исполнь Духа Святаго, воззрев на небо, видит славу Божию и Иисуса стояща одесную Бога, и рече: се, вижу небеса отверста и Сына Человеча одесную стояща Бога» (Деян. 7:55, 56).
Видели небо и вход учителя своего во врата небесные святые
ученики Макария Великого, конечно, так же как и Стефан, при посредстве Святого Духа.
Видел
преподобный Исидор Скитский, присутствовавший при кончине юного подвижника Захарии, отверзшимися врата небесные для умирающего и воскликнул: «Радуйся, сын мой Захария: для тебя отворились небесные врата!».
Видел, как уже выше сказано,
преподобный Иоанн Колов лучезарный путь от земли до неба, по которому Ангелы возносили душу почившей
Таисии.
Увидела, при отверзении душевных очей, отверзшееся небо и сошедшего оттуда молниеносного Ангела
мать старца Паисия Нямецкого, неутешно скорбевшая об отшествии ее сына в монашество. Когда начинают действовать чувства, уже не связанные падением, действие их необыкновенно изощряется, самый круг действия принимает обширные размеры — пространство для них сокращается. Вышеупомянутые видения святых служат тому достаточным доказательством; но для большей ясности не останавливаемся представить и другие духовные опыты.
Святой Антоний Великий, обитавший в одной из пустынь Египта, недалеко от Чермного моря, увидел возносимую на небо Ангелами душу
преподобного Аммона, подвизавшегося на другой оконечности Египта, в Нитрийской пустыне. Ученики Великого заметили день и час видения, — потом узнали от братии, пришедших из Нитрии, что преподобный Аммон скончался именно в тот день и час, в которые видел вознесение души его преподобный Антоний Великий. Расстояние между пустынями требовало тридцати дней путешествия для пешехода. Очевидно, что зрение христианина, обновленного Святым Духом и достигшего высокой степени совершенства, простирается далеко за пределы зрения человеческого в его обыкновенном состоянии; подобно обновленному зрению действует и слух обновленный. Нетрудно было духоносным ученикам Макария Великого видеть шествие его души по воздуху и слышать слова, произнесенные ею на воздухе и при входе во врата небесные.
Святой Афанасий Великий, патриарх Александрийский, в жизнеописании
преподобного Антония Великого повествует следующее:
«Однажды он (Антоний) при наступлении девятого часа, начав молиться перед вкушением пищи, был внезапно восхищен Духом и вознесен Ангелами на высоту. Воздушные демоны противились его шествию; Ангелы, препираясь с ними, требовали изложения причин их противодействия, потому что Антоний не имел никаких грехов. Демоны старались выставить грехи, соделанные им от самого рождения; но Ангелы заградили уста клеветников, сказав им, что они не должны исчислять согрешений его от рождения, уже изглажденных благодатию Христовою, но пусть представят, если имеют, грехи, соделанные им после того времени, как он поступлением в монашество посвятил себя Богу. При обвинении демоны произносили много наглой лжи; но как клеветы их лишены были доказательств, то для Антония открылся свободный путь. Тотчас он пришел в себя и увидел, что стоит на том самом месте, на котором стал для молитвы. Забыв о пище, он провел всю ночь в слезах и стенаниях, размышляя о множестве врагов человеческих, о борьбе с таким воинством, о трудности пути к небу чрез воздух и о словах Апостола, который сказал: «несть наша брань к плоти и крови, но к началом» власти сего воздуха (Еф. 6:12), который, зная, что воздушные власти того только и доискиваются, о том заботятся со всем усилием, к тому напрягаются и стремятся, чтоб лишить нас свободного прохода к небу, увещевает: «приимите вся оружия Божия, да возможете противитися в день лют» (Еф. 6:13), «да противный посрамится, ничтоже имея глаголати о нас укорно»» (Тит. 2:8).
Затворник Задонский Георгий рассказывает событие, почти нам современное: архимандрит Варсонофий (Задонского монастыря) замирал в течение троих суток. В это время он находился душою на воздушных мытарствах, подвергаясь истязанию за все грехи, соделанные от самой юности, но услышал глас Божий: «Молитв ради Пресвятыя Богородицы, священномученика Мокия и стратилата Андрея, отпущаются ему грехи, и дается время на покаяние».
(Св. Игнатий (Брянчанинов). Слово о смерти)«С великими слезами он рассказал следующее:
– Когда я умирал, увидел некоторых эфиопов, стоящих пред мною; вид их был очень страшен, и душа моя смутилась. Потом увидел я двух юношей очень красивых; душа моя устремилась к ним, и тотчас, как бы возлетая от земли, мы стали подниматься к небу, встречая на пути мытарства 3), удерживающие душу всякого человека и каждое истязующее ее об особом грехе: одно обо лжи, другое о зависти, третье о гордости; так каждый грех в воздухе имеет своих испытателей, И вот увидел я в ковчеге, держимом ангелами, все мои добрые дела, которые ангелы сравнили с моими злыми делами. Так мы миновали эти мытарства. Когда же мы, приближаясь к вратах небесным, пришли на мытарство блуда, страхи задержали меня там и начали показывать все мои блудные плотские дела, совершенные мною с детства моего до смерти, и ангелы, ведущие меня, сказали мне: «Все телесные грехи, которые содеял ты, находясь в городе, простил тебе Бог, так как ты покаялся в них». Но противные духи сказали мне: «Но когда ты ушел из города, ты на поле соблудил с женой земледельца твоего». Услыхав это, ангелы не нашли доброго дела, которое можно было бы противопоставить греху тому и, оставив меня, ушли. Тогда злые духи, взяв меня, начали бить и свели затем вниз; земля расступилась, и я, будучи веден узкими входами чрез тесные и смрадные скважины, сошел до самой глубины темниц адовых, где во тьме вечной заключены души грешников, где нет жизни людям, а одна вечная мука, неутешный плач и несказанный скрежет зубов. Там всегда раздается отчаянный крик: «Горе, горе нам! Увы, увы!» И невозможно передать всех тамошних страданий, нельзя пересказать всех мук и болезней, которые я видел. Стонут из глубины души, и никто о них не милосердствует; плачут, и нет утешающего; молят, и нет внимающего им и избавляющего их. И я был заключен в тех мрачных, полных ужасной скорби местах, и плакал я и горько рыдал…»
Описатель жития преподобного, Серапион прибавляет следующее, что он слышал от преподобного Пафнутия, одного из учеников преподобного Макария. Когда святая душа Макария была взята херувимом и возносилась им на небо, некоторые из отцов мысленными очами видели, что воздушные бесы в отдалении стояли и вопили:
– О, какой славы сподобился ты, Макарий!
Святой отвечал бесам:
– Я боюсь, ибо не ведаю ничего доброго, что я бы сделал.
Затем те из бесов, которые находились еще выше по пути следовавшей души Макария, вопили:
– Действительно избежал ты наших рук, Макарий!
Но он сказал:
– Нет, но надобно и еще избежать.
И когда преподобный был уже во вратах рая, бесы, с сильным воплем, кричали:
– Избежал нас, избежал.
Тогда Макарий громким голосом ответил бесам:
– Да! Ограждаемый силою Христа моего, я избежал ваших козней.
Такова жизнь, кончина и переход в жизнь вечную преподобного отца нашего Макария.
Великий угодник Божий, зритель тайн,
святой Нифонт, епископ Кипрского града Констанции, стоя однажды на молитве, увидел небеса отверстыми и множество Ангелов, из которых одни нисходили на землю, другие восходили горе, вознося человеческие души в небесные обители. Он начал внимать этому зрелищу, и вот — два Ангела стремились к высоте, неся душу. Когда они приблизились к блудному мытарству, вышли мытоимцы бесы и с гневом сказали: «Наша эта душа! Как смеете нести ее мимо нас, когда она наша?» Отвечали Ангелы: «На каком основании называете ее вашею?» — Бесы сказали: «До самой смерти она грешила, оскверняясь не только естественными, но и чрезъестественными грехами, к тому ж осуждала ближнего, а что всего хуже, умерла без покаяния: что вы скажете на это?» — Ангелы отвечали: «Поистине не поверим ни вам, ни отцу вашему, сатане, доколе не спросим Ангела хранителя этой души». Спрошенный Ангел хранитель сказал: «Точно, много согрешил этот человек; но только что сделался болен, начал плакать и исповедовать грехи свои Богу. Простил ли его Бог, о том Он ведает. Того власть, Того праведному суду слава». Тогда Ангелы, презрев обвинение бесов, вошли с душою во врата небесные. — Потом Блаженный увидел и другую душу, возносимую Ангелами. Бесы, выбежав к ним, вопияли: «Что носите души без нашего ведома, как и эту, златолюбивую, блудную, сварливую, упражнявшуюся в разбое?» Отвечали Ангелы: «Мы наверно знаем, что она, хотя и впала во все это, но плакала, воздыхала, исповедываясь и подавая милостыню, и потому Бог даровал ей прощение». Бесы сказали: «Если эта душа достойна милости Божией, то возьмите грешников всего мира; нам нечего здесь трудиться». Отвечали им Ангелы: «Все грешники, исповедающие со смирением и слезами грехи свои, примут прощение по милости Божией; умирающим же без покаяния судит Бог». Так посрамив бесов, они прошли. Опять видел Святой возносимую душу некоторого мужа боголюбивого, чистого, милостивого, ко всем любовного. Бесы стояли вдали и скрежетали на эту душу зубами; Ангелы же Божии выходили к ней навстречу из врат небесных и, приветствуя ее, говорили: «Слава Тебе, Христе Боже, что Ты не предал ее в руки врагов и избавил ее от преисподнего ада!» — Также видел блаженный Нифонт, что бесы влекли некоторую душу к аду. Это была душа одного раба, которого господин томил голодом и побоями и который, не стерпев томления, удавился, будучи научен диаволом. Ангел хранитель шел вдали и горько плакал; бесы же радовались. И вышло повеление от Бога плачущему Ангелу идти в Рим, там принять на себя хранение новорожденного младенца, которого в то время крестили. — Опять видел Святой душу, которую несли по воздуху Ангелы, которую отняли у них бесы на четвертом мытарстве и ввергли в бездну. То была душа человека, преданного блуду, волшебству и разбою, умершего внезапно без покаяния.
"...Итак, что же дальше было со мной? Доктора вышли из палаты, оба фельдшера стояли и толковали о перипетиях моей болезни и смерти, а старушка-няня (сиделка), повернувшись к иконе, перекрестилась и громко высказала обычное в таких случаях пожелание мне...
– Ну, Царство ему Небесное, вечный покой.
И едва произнесла она эти слова, как подле меня явились два Ангела; в одном из них я почему-то узнал моего Ангела хранителя, а другой был мне неизвестен.
Взяв меня под руки, Ангелы вынесли меня прямо через стену из палаты на улицу.
… Мы стали быстро подниматься вверх. И по мере того как поднимались мы, взору моему открывалось все большее и большее пространство, и наконец оно приняло такие ужасающие размеры, что меня охватил страх от сознания моего ничтожества перед этою бесконечной пустыней….
я не знаю, сколько мы еще поднимались вверх, как вдруг послышался сначала какой-то неясный шум, а затем, выплыв откуда-то, к нам с криком и гоготом стала быстро приближаться толпа каких-то безобразных существ.
«Бесы!» – с необычайною быстротой сообразил я и оцепенел от какого-то особенного, неведомого мне дотоле ужаса.
Бесы! О, сколько иронии, сколько самого искреннего смеха вызвало бы во мне всего несколько дней, даже часов тому назад чье-нибудь сообщение не только о том, что он видел своими глазами бесов, но что он допускает существование их как тварей известного рода! Как и подобало образованному человеку конца девятнадцатого века, я под этим названием разумел дурные склонности, страсти в человеке, почему и самое слово это имело у меня значение не имени, а термина, определявшего известное отвлеченное понятие. И вдруг это «известное отвлеченное понятие» предстало мне живым олицетворением!
Не могу и до сих пор сказать, как и почему я тогда без малейшего недоумения признал в этом безобразном видении бесов. Несомненно лишь, что такое определение совсем вышло из порядка вещей и логики, ибо, предстань мне подобное зрелище в другое время, я, несомненно, сказал бы, что это какая-то небылица в лицах, уродливый каприз фантазии – одним словом, все что угодно, но уж, конечно, никак не назвал бы его тем именем, под которым понимал нечто такое, чего и видеть нельзя. Но тогда это определение вылилось с такою быстротой, как будто тут и думать было незачем, как будто я увидел что-то давно и хорошо мне известное, и так как мои умственные способности работали в то время, как говорил я, с какою-то непостижимою энергией, то я почти так же быстро сообразил, что безобразный вид этих тварей не был их настоящею внешностью, что это был какой-то мерзкий маскарад, придуманный, вероятно, с целью больше устрашить меня, и на мгновение что-то похожее на гордость шевельнулось во мне. Мне стало стыдно за себя, за человека вообще, что для того, чтобы испугать его, столь много мнящего о себе, другие твари прибегают к таким приемам, какие нами практикуются лишь по отношению к малым детям.
Окружив нас со всех сторон, бесы с криком и гамом требовали, чтобы меня отдали им, они старались как-нибудь схватить меня и вырвать из рук Ангелов, но, очевидно, не смели этого сделать. Среди их невообразимого и столь же отвратительного для слуха, как сами они были для зрения, воя и гама я улавливал иногда слова и целые фразы.
– Он наш, он от Бога отрекся, – вдруг чуть не в один голос завопили они и при этом уж с такою наглостью кинулись на нас, что от страха у меня на мгновение застыла всякая мысль.
«Это ложь! Это неправда!» – опомнившись, хотел крикнуть я, но услужливая память связала мне язык. Каким-то непонятным образом мне вдруг вспомнилось такое маленькое, ничтожное событие, и к тому же относившееся еще к давно минувшей эпохе моей юности, о котором, кажется, я и вспомнить никак не мог.
Мне вспомнилось, как еще во времена моего ученья, собравшись однажды у товарища, мы, потолковав о своих школьных делах, перешли затем на разговор о разных отвлеченных и высоких предметах – разговоры, какие велись нами зачастую.
– Я вообще не люблю отвлеченностей, – говорил один из моих товарищей, – а здесь уж совершенная невозможность. Я могу верить в какую-нибудь, пусть еще и не исследованную наукой, силу природы, то есть я могу допустить ее существование и не видя ее явных, определенных проявлений, потому что она может быть очень ничтожной или сливающейся в своих действиях с другими силами и оттого ее трудно и уловить, но веровать в Бога как в Существо личное и всемогущее, верить, когда я не вижу нигде ясных проявлений этой Личности, это уж абсурд. Мне говорят: веруй. Но почему должен я веровать, когда я одинаково могу верить и тому, что Бога нет? Ведь правда же? И, может быть, Его и нет? – уже в упор ко мне отнесся товарищ.
– Может быть, и нет, – проговорил я.
Фраза эта была в полном смысле слова «праздным глаголом»: во мне не могла вызвать сомнений в бытии Бога бестолковая речь приятеля, я даже не особенно следил за разговором, и вот теперь оказывалось, что этот праздный глагол не пропал бесследно в воздухе, мне надлежало оправдываться, защищаться от возводимого на меня обвинения, и таким образом удостоверялось евангельское сказание, что если и не по воле вéдущего тайное сердца человеческого Бога, то по злобе врага нашего спасения нам действительно предстоит дать ответ и во всяком праздном слове.
Обвинение это, по-видимому, являлось самым сильным аргументом моей погибели для бесов, они как бы почерпнули в нем новую силу для смелости своих нападений на меня и уж с неистовым ревом завертелись вокруг нас, преграждая нам дальнейший путь.
Я вспомнил о молитве и стал молиться, призывая на помощь тех святых, которых знал и чьи имена пришли мне на ум.
Но это не устрашало моих врагов.
Жалкий невежда, христианин лишь по имени, я чуть ли не впервые вспомнил о Той, Которая именуется Заступницей рода христианского.
Но, вероятно, горяч был мой порыв к Ней, вероятно, так преисполнена была ужаса душа моя, что едва я, вспомнив, произнес Ее имя, как вокруг нас вдруг появился какой-то белый туман, который и стал быстро заволакивать безобразное сонмище бесов, скрывая его от моих глаз, прежде чем оно успело отделиться от нас. Рев и гогот их слышался еще долго, но по тому, как он постепенно ослабевал и становился глуше, я мог понять, что страшная погоня отставала от нас.
Испытанное мною чувство страха так захватило меня всего, что я не сознавал даже, продолжили ли мы и во время этой ужасной встречи наш полет или она остановила нас на время; я понял, что мы движемся, что мы продолжаем подыматься вверх, лишь когда предо мною снова разостлалось бесконечное воздушное пространство.
Пройдя некоторое его расстояние, я увидел над собою яркий свет: он походил, как казалось мне, на наш солнечный, но был гораздо сильнее его. Там, вероятно, какое-то Царство света.
«Да, именно Царство, полное владычество света», – предугадывая каким-то особым чувством еще не виденное мною, думал я, потому что при этом свете нет теней. «Но как может быть свет без тени?» – сейчас же выступили с недоумением мои земные понятия.
И вдруг мы быстро внеслись в сферу этого света, и он буквально ослепил меня. Я закрыл глаза, поднес руки к лицу, но это не помогло, так как руки мои не давали тени. Да и что значила здесь подобная защита?!
«Боже мой, да что же это такое, что это за свет такой? Для меня ведь – та же тьма. Я не могу смотреть и, как во тьме, не вижу ничего», – взмолился я, сопоставляя мое земное зрение и забыв или, может быть, даже и не сознавая, что теперь такое сравнение не годилось, что теперь я мог видеть и во тьме.
Эта невозможность видеть, смотреть увеличивала для меня страх неизвестности, естественный при нахождении в неведомом мне мире, и я с тревогой размышлял: «Что же будет дальше? Скоро ли минем мы эту сферу света и есть ли ей предел, конец?» Но случилось иное. Величественно, без гнева, но властно и непоколебимо сверху раздались слова:
– Не готов!
И затем… затем мгновенная остановка в нашем стремительном полете вверх – и мы быстро стали опускаться вниз.
… Я не понял настоящего смысла относившихся ко мне слов, то есть не понял, что я должен вернуться на землю и снова жить так же, как раньше жил; я думал, что меня несут в какие-либо иные страны, и чувство робкого протеста зашевелилось во мне, когда предо мною сначала смутно, как в утреннем тумане, обозначились очертания города, а затем и ясно показались знакомые улицы.
Вот и памятное мне здание больницы. Так же, как прежде, через стены здания и закрытые двери был внесен я в какую-то совершенно не известную мне комнату; в комнате этой стояло в ряд несколько окрашенных темною краской столов, и на одном из них, покрытом чем-то белым, я увидел лежащего себя или, вернее, мое мертвое окоченевшее тело.
Неподалеку от моего стола какой-то седенький старичок в коричневом пиджаке, водя согнутою восковою свечкой по строкам крупного шрифта, читал Псалтирь, а по другую сторону на стоявшей вдоль стены черной лавке сидела, очевидно уже извещенная о моей смерти и успевшая приехать, моя сестра и подле нее, нагнувшись и что-то тихо говоря ей, – ее муж.
– Ты слышал Божие определение? – подведя меня к столу, обратился ко мне безмолвствовавший доселе мой Ангел хранитель и, указав затем рукою на мое мертвое тело, сказал:
– Войди и готовься.
И за сим оба Ангела стали невидимы для меня......
Св. Бонифаций, англо-саксонский "апостол германцев" (VIII век), передает в одном из своих писем рассказ, услышанный в Уэнлоке из уст одного монаха, который умер и через несколько часов вернулся к жизни. Когда он вышел из тела, "его подхватили Ангелы такой чистой красоты, что он не смог смотреть на них... "Они понесли меня, - сказал он, - высоко в воздух"... Дальше он рассказал, что за то время, что он был вне тела, такое количество душ покинули свои тела и столпились в месте, где он находился, что ему казалось, что их больше, чем все население земли. Он также сказал, что там была толпа злых духов и славный хор вышних Ангелов. И он сказал, что злые духи и святые Ангелы вели ожесточенный спор за души, вышедшие из своих тел: демоны обвиняли их и усугубляли бремя их грехов, а Ангелы облегчали это бремя и приводили смягчающие обстоятельства.
Он услышал, как все его грехи, начиная с юности, которые он или не исповедал, или забыл, или не осознал как грехи, вопиют против него, каждый своим голосом, и со скорбью обвиняют его... Все, что он сделал за все дни своей жизни и отказался исповедать, и многое, что он не считал за грех, - все они теперь выкрикивали против него страшными словами. И таким же образом злые духи, перечисляя пороки, обвиняя и принося свидетельства, называя даже время и место, приносили доказательства его злых дел... И вот, свалив в кучу и исчислив все его грехи, эти древние враги объявили его виновным и неоспоримо подверженным их власти.
"С другой стороны, - сказал он, - маленькие, жалкие добродетели, которые я имел недостойно и несовершенно, говорили в мою защиту... И эти Ангельские духи в их безграничной любви защищали и поддерживали меня, а немного преувеличенные добродетели казались мне прекрасными и куда большими, чем когда-либо я мог явить своими собственными силами".
Когда настал час моей смерти, я вдруг увидела множество злых духов, которые явились ко мне в образе эфиопов [эфиопами (по названию народа, населяющего область Африки к юго-востоку
от Египта, отличающегося черным цветом кожи) христианские писатели часто
называют мрачных духов злобы]
и, став у одра моего, вели возмутительные разговоры и зверски
посматривали на меня... Глаза у них были налиты кровью и казались чернее
смолы. Всевозможные вещи проделывали злые духи, чтобы устрашить меня: и
похитить собирались, и присвоить себе, и большие книги приносили, в
которых были записаны все мои грехи, какие я только совершила со дня
своей юности; пересматривали эти книги, как будто ожидая с минуты на
минуту прихода какого-то судьи. Видя все это, я волновалась от страха.
От трепета и ужаса я вконец изнемогла и в таких страданиях посматривала и
туда и сюда, желая увидеть кого-нибудь и просить, чтобы отогнали этих
бесчинных эфиопов, но, увы, не было никого, кто бы помог мне избавиться
от них.
Находясь в таком мучительном состоянии, я вдруг увидела
двух Ангелов в образе светлых юношей, весьма благообразных, одетых в
золотые одежды; волосы у них были как снег. Они приблизились к одру
моему и стали по правую сторону. Не было пределов моей радости, когда я
увидела их. Злые духи, увидев явившихся Ангелов, со страхом немедленно
отошли подальше. Тогда один из Ангелов с гневом обратился к ним и
спросил: «Зачем вы, мрачные враги рода человеческого, смущаете и мучите
душу умирающей? Не радуйтесь, здесь вашего ничего нет». После того как
Ангел сказал это, бесстыдные духи начали перечислять все то, что я
сделала от юности своей, словом ли, делом ли, или помышлением, — все это
они рассказывали Ангелам и при этом ехидно спрашивали у них: «А что?
разве ничего нет?.. Не она ли все это сделала?..» И многое, многое еще
они прибавили от себя, желая как можно более оклеветать меня.
Вот,
наконец, пришла и смерть. Она налила чего-то в чашу, а чего — я не
знаю, поднесла мне испить и затем, взяв нож, отсекла мне голову. Ах,
чадо мое, как мне тогда стало горько, горько! И в эту-то минуту смерть
исторгла мою душу, которая быстро отделилась от тела, подобно тому, как
птица быстро отскакивает от руки ловца, если он выпускает ее на свободу.
Тогда
светозарные Ангелы приняли меня на руки свои, и мы начали восходить на
небо. Оглянувшись назад, я увидела тело свое, лежащее неподвижно,
бездушное и бесчувственное, как обыкновенно лежит одежда, когда кто,
раздевшись, бросит ее и потом, став пред нею, смотрит на нее. Когда
святые Ангелы несли меня, то приступили злые духи и сказали: «Вот у нас
многие ее грехи: отвечайте нам за них». Святые Ангелы в ответ на это
представили все те добрые дела, какие я когда-либо совершила: когда дала
бедному хлеба, или напоила жаждущего, или посетила больного или в
темнице заключенного, или когда в церковь с усердием ходила, или
страннику дала покой в доме своем, или когда налила масло в лампаду в
церкви, или дала фимиам на храм Божий, или когда примирила кого-либо из
враждовавших, или пролила слезы на молитве, или когда неприятности с
терпением переносила, или странникам ноги омыла, или утвердила в вере
людей маловерующих, или предостерегла кого-либо от греха, или скорбела о
чужих несчастиях и напастях, или пострадала за других, или поспешила к
кому на дело доброе, или совершила много поклонов; или когда постилась,
чтобы победить в себе зло и покорить плоть духу, или постилась в
Четыредесятницу, и к Рождеству Христову, и к празднику Святых апостолов,
и к Успению Пресвятой Владычицы нашей Богородицы, и во всякую среду и
пяток; или когда старалась не видеть бесполезного, не слышать
празднословия, клеветы и лжи; все это собравши, они противопоставили эти
добрые дела моим грехам, и последние были искуплены первыми.
Злые
духи скрежетали зубами, желая похитить меня у Ангелов и ввергнуть в
бездну; но в это время внезапно явился посреди нас святой Василий и
сказал святым Ангелам: «Господа мои, эта душа много мне послужила,
успокаивая мою немощь и старость. Я молился о ней Господу, и Он даровал
мне благостыню эту». При этом он дал им какой-то ковчежец и добавил:
«Когда будете проходить воздушные мытарства, искупайте душу сию от
долгов ее, взяв из ковчежца и отдав лукавым и злым духам». Отдав
ковчежец, святой отошел. Духи злобы, увидев все это, долго оставались в
недоумении и безгласными, а потом вдруг, громко воскликнув, завопили:
«Горе нам, напрасно мы трудились, следивши за нею, как и где она
грешила!..» Сказав это, они мгновенно исчезли. Затем явился снова
преподобный Василий и принес с собой много различных сосудов с
ароматами, которые вручил юношам.
Открывая один сосуд за другим,
юноши возливали на меня ароматы, я исполнилась благоухания духовного и
почувствовала, что изменилась и стала очень светла. Преподобный сказал
святым Ангелам: «Господа мои! Когда все необходимое совершите над нею,
тогда приведите ее в предуготовленную мне от Господа обитель и оставьте
ее там». Сказав это, он отошел.
Святые Ангелы взяли меня от земли
и направились вверх на небеса, как бы восходя по воздуху. И вот на пути
внезапно встретили мы мытарство
первое, которое называется мытарством
празднословия и сквернословия.
Явились истязатели и требовали дать ответ во всем, что я дурно
когда-либо о ком-нибудь говорила; обвиняли меня за дурные песни, которые
я пела, за неприличный смех и насмешки. Все это было забыто мной, так
как много времени прошло с тех пор. Но Ангелы защитили меня от
истязателей, и мы отправились дальше.
Поднимаясь выше к небу, мы достигли мытарства
второго — мытарства лжи.
Находившиеся там злые духи были очень мерзки, противны и свирепы. Они,
увидев нас, вышли навстречу к нам и начали оклеветывать меня, указывая
на время и место, когда и где я говорила на кого ложь, указывали даже
тех лиц, о которых я сказала неправду. Ангелы с своей стороны защищали
меня и дали злым истязателям из ковчежца святого Василия; и мы миновали
их без беды.
Достигли мы и
третьего мытарства — мытарства
осуждения и клеветы.
Здесь находилось множество злых духов. Один из них, более старый,
подошел и начал говорить о том, когда и какими дурными словами я кого
оклеветала в течение всей своей жизни. Правда, что многое они и ложно
показывали, но во всяком случае мне было удивительно, как они могли
помнить все действительно бывшее с такою подробностью и точностью, о
какой я сама забыла. Все это мучило и терзало меня. Ангелы святые с
своей стороны рассказали о моих добрых делах, отделив при этом из
ковчежца, данного святым Василием. Миновали мы и эту беду.
Встретили мы дальше на пути мытарство
четвертое — объядения и пьянства.
Слуги этого мытарства стояли, как волки хищные, готовые поглотить
всякого приходящего к ним. Они напустились на меня, как псы, высказывая
все то, что я от юности сделала в отношении чревоугодия, вспоминали,
когда я ела утром, не помолившись Богу, указывали и на то, что я ела
скоромное в постные дни, что ела до обеда и во время обеда чрез меру,
что ела без меры и перед ужином, и во время ужина; во всем этом они
обличали меня, стараясь вырвать из рук Ангелов. Наконец, один из них
спросил меня: «Не ты ли обещала при святом крещении Господу Богу своему
отречься от сатаны и всех дел его и от всего, что принадлежит сатане?
Давши такой обет, как ты могла совершить то, что ты совершила?» Они
выставили на вид даже счета тем чашам, которые я в течение всей своей
жизни выпила, говоря мне: «Не столько ли чаш выпила ты в такой-то день, и
в такой-то с тобой пил мужчина, а в такой — женщина? Не была ли ты
пьяна, пивши без меры и так много?..» Словом, много на меня эти
ненавистные враги рода человеческого клеветали, стараясь похитить меня
из рук Ангелов. Тогда я сказала, что действительно все это было и что
все это я помню... Ангелы, дав часть из ковчежца святого Василия,
искупили мои грехи чревоугодия, и мы отправились дальше.
Один из
Ангелов сказал мне: «Видишь ли, Феодора, что приходится испытывать душе
умершего, когда она проходит все эти мытарства и встречается с этими
злыми духами, с этими князьями тьмы». Я отвечала: «Да, я видела и ужасно
перепугалась; мне думается, знают ли находящиеся на земле люди, что
ждет их здесь и с чем они встретятся по смерти своей?» «Да, они знают, —
сказал Ангел, — но наслаждения и прелести жизни так сильно действуют на
них, так поглощают их внимание, что они невольно забывают о том, что их
ждет за гробом. Добро тем, которые помнят Священное Писание и творят
милостыню, или совершают какие-либо другие благодеяния, которые
впоследствии могут искупить их от вечных мук ада. Тех же людей, которые
живут небрежно, как будто бессмертные, думая только о благах чрева и о
гордости, — если их внезапно застигает смерть, то окончательно погубит,
так как они не будут иметь в защиту себя никаких добрых дел. Души тех
людей темные князья мытарств сих, сильно измучив, отведут в темные места
ада и будут держать их там до пришествия Христова — и ты, Феодора,
пострадала бы так, если бы не получила от угодника Божия Василия
дарований, которые тебя спасли здесь от всех этих бед».
Ведя такую беседу, мы достигли
пятого мытарства — мытарства лености,
где истязуются грешники за все дни и часы, проведенные в праздности.
Тут же задерживаются тунеядцы, жившие чужими трудами, а сами не хотевшие
трудиться, и наемники, бравшие плату, но не исполнявшие обязанностей,
принятых на себя. Тут же истязуются и те, кои нерадят о прославлении
Бога, ленятся в праздничные и воскресные дни ходить в храм на утреннее
богослужение, на Божественную литургию и другие священные службы. Тут же
испытываются вообще уныние и небрежение как мирских людей, так и
духовных и разбирается нерадение каждого о душе своей, и многие оттуда
низводятся в пропасть. И я была там много испытываема, и нельзя бы мне
было освободиться от долгов, если бы святые Ангелы не восполнили моих
недостатков дарами преподобного Василия.
Пришли к мытарству
шестому — воровства. Здесь тоже немного дали злым духам и прошли свободно.
Мытарство
седьмое, сребролюбия и скупости,
прошли мы без задержания, потому что я, по милости Божией, никогда в
жизни моей не заботилась о многом приобретении и не была сребролюбива,
довольствуясь тем, что Бог давал; и не была скупою, но что имела,
усердно раздавала нуждающимся.
Вошли мы в мытарство
восьмое, лихоимства.
Представители же сего мытарства, истязующие грехи взяточничества и
лести, ничего не имели против меня и поэтому со злостью заскрежетали
зубами, когда мы безбедно уходили от них.
Вот мытарство
девятое — неправды и тщеславия. В них я была невиновна, и скоро мы отправились оттуда.
Достигли мы и
десятого мытарства, мытарства зависти.
Благодатию Христовой и здесь ничего против меня не имели злые духи: ни в
памяти своей, ни в книгах своих ничего в осуждение меня не нашлось у
них. И мы с радостью направились далее.
Встретилось
мытарство одиннадцатое, где испытываются грехи
гордости, но его мы прошли совершенно свободно, так как я оказалась невиновною в этом грехе.
Восходя дальше к небу, мы встретили мытарство
двенадцатое — мытарство гнева.
Счастлив человек, который, живя, не испытывал гнева. И вот старейший из
злых духов, находившийся здесь и сидевший на престоле, исполненный
ярости и гордости, с гневом приказал находящимся тут слугам своим мучить
и истязать меня. Последние, как псы облизываясь, начали доносить на
меня. Они открывали не только то, какие слова я действительно с яростью и
гневом когда-то произнесла или каким словом кому повредила, но говорили
и о том, как я когда-то с гневом посмотрела на своих детей, а в другой
раз слишком строго наказала их. Они представили все очень живо, указав
даже время, когда тот или иной грех был мною совершен, и тех людей, на
которых я когда-то свой гнев изливала, повторили даже подлинные мои
слова, которые я тогда произносила, и сказали, кто присутствовал при
этом. На все это Ангелы ответили тем, что дали из ковчежца, и мы
отправились выше.
И встретилось нам мытарство
тринадцатое — злопамятства.
Как разбойники, подскочили к нам злые духи и, испытывая меня, хотели
что-либо найти, записанное в хартиях своих, но так как, по молитве
святого Василия, ничего не нашли, то зарыдали... Я во многом была
грешна, но любовь питала ко всем, и к великим и к малым, никого никогда
не оскорбляла, никогда не помнила зла, никогда не мстила другим за
зло... И мы без остановки пошли дальше.
Одного из Ангелов,
сопровождавших меня, осмелилась я спросить: «Умоляю тебя, скажи мне,
откуда знают эти злые духи, которые нам встречались в мытарствах, кто и
что в жизни сделал дурного?» Ангел святой отвечал: «Всякий христианин
при святом крещении приемлет Ангела-хранителя, который невидимо
оберегает его от всего дурного и наставляет на все доброе и записывает
все добрые дела, совершенные этим человеком... С другой стороны, злой
ангел в течение всей жизни следит за злыми делами человека и записывает
их в своей книге; он записывает все грехи, в которых, как ты видела,
испытываются люди, проходящие мытарства и направляющиеся на небо. Грехи
эти могут возбранить душе вход в рай и низвергнуть прямо в бездну, в
которой живут и сами злые духи. Там души эти будут жить до второго
пришествия Господа нашего Иисуса Христа, если не имеют за собой благих
дел, которые бы могли вырвать их из рук диавола. Люди, верующие в Святую
Троицу, приобщающиеся как можно чаще святых Тайн Тела и Крови Христа
Спасителя, имеют прямо восход на небо, без всяких препятствий, и святые
Ангелы являются их защитниками, и святые угодники Божий молятся о
спасении душ таких праведно поживших людей. О злочестивых же и зловерных
еретиках, которые не совершают в жизни своей ничего полезного, которые
живут одним неверием и ересью, никто не заботится, и в защиту их Ангелы
ничего не могут сказать.
Пришли в мытарство
четырнадцатое — разбойничества.
В нем испытываются все те, кто с гневом толкал кого-либо, или бил по
щекам, по плечам и шее жезлом, или палкой, или каким-либо другим
оружием. Святые Ангелы, дав немного из ковчежца, провели меня и чрез это
мытарство без вреда.
Мы внезапно оказались в
мытарстве пятнадцатом — чародеяния, обаяния, отравления наговорными травами,
призывания бесов.
Здесь находились злые духи, змееобразные по виду, для которых
единственная цель существования — это вводить людей в соблазны и
разврат. Ни один из них не мог и слова сказать против меня, так как в
этих грехах я была невиновною. По благодати Христовой мы скоро миновали и
это мытарство.
После этого я спросила у Ангелов, сопровождавших
меня: «За всякий ли грех, который человек совершит в жизни, он в
мытарствах сих, после смерти, истязуется или, быть может, возможно еще в
жизни загладить свой грех, чтобы очиститься от него и здесь уже не
мучиться за него. Я просто трепещу от того, как подробно все
разбирается». Ангелы отвечали мне, что не всех так испытывают в
мытарствах, но только подобных мне, не исповедавшихся чистосердечно
перед смертью. Если бы я исповедала отцу духовному без всякого стыда и
страха все греховное и если бы получила от духовного отца прощение, то я
перешла бы беспрепятственно все эти мытарства и ни в одном грехе мне не
пришлось бы быть истязуемой. Но так как я не захотела чистосердечно
исповедать духовному отцу своих грехов, то здесь и истязуют меня за это.
Конечно,
мне много помогало то, что я в течение всей своей жизни желала и
старалась избегать греха. Тот, кто с усердием стремится к покаянию,
всегда получает от Бога прощение, а чрез это и свободный переход от
жизни сей в блаженную жизнь загробную. Духи злые, которые находятся в
мытарствах вместе со своими писаниями, раскрывши их, ничего не находят
написанным, ибо Святой Дух делает невидимым все написанное. И видят это
они, и знают, что все, записанное ими, изглажено благодаря исповеди, и
очень скорбят тогда. Если человек еще жив, то они стараются снова на
этом месте вписать какие-нибудь другие грехи. Велико, поистине, спасение
человека в исповеди!.. Она спасает его от многих бед и несчастий, дает
возможность беспрепятственно пройти все мытарства и приблизиться к Богу.
Иные не исповедуются в надежде, что будет еще время и для спасения, и
для оставления грехов; иные просто стыдятся на исповеди высказать
духовнику свои грехи — вот такие-то люди будут испытаны в мытарствах
строго. Есть и такие, которые стыдятся все высказать одному духовному
отцу, а избирают несколько, и одни грехи одному духовнику открывают,
другие — другому и так далее; за такую исповедь они будут наказаны и
немало претерпят, проходя мытарства.
Так мы шли и беседовали; незаметно перед нами показалось мытарство
шестнадцатое — мытарство блуда.
Истязатели этого мытарства вскочили и, глядя на нас, изумлялись тому,
что мы достигли беспрепятственно этого мытарства, и несколько времени
стояли как будто в забытьи. Потом они принялись истязать меня, причем
говорили не только правду, но много дали и ложных показаний, приводя в
подтверждение имена и места; здесь задержались мы довольно долго.
Вот
мытарство семнадцатое — прелюбодеяния.
Слуги этого мытарства быстро подскочили ко мне и начали излагать мои
грехи: как я прежде, когда еще не служила у святого отца нашего Василия,
имела супруга, которого мне дала моя госпожа, и жила с ним, а когда-то с
другими согрешила; и очень много на меня клеветали. Святые Ангелы и
здесь защитили меня, и мы пошли дальше.
Явились мы потом на
восемнадцатое мытарство — мытарство содомских грехов,
где истязуются все противоестественные блудные грехи, и вообще все
сквернейшие, тайно совершаемые дела, о которых, по слову апостола,
«срамно есть и глагалати» (Еф. 5, 12). Я не была виновна против грехов
этого мытарства, и мы скоро его миновали.
В то время, когда мы
поднимались выше, святые Ангелы сказали мне: «Ты видела страшные и
отвратительные блудные мытарства; знай, что редкая душа минует их
свободно: весь мир во зле соблазнов и скверн, все почти люди
сластолюбивы; «помышление сердца человеческого — зло от юности его»
(Быт. 8, 21), мало умерщвляющих плотские похоти и мало таких, которые бы
свободно прошли мимо этих мытарств. Большая часть, дошедши сюда,
погибает. Власти блудных мытарств хвалятся, что они одни более всех
прочих мытарств пополняют огненное родство во аде.
Благодари Бога, Феодора, что ты миновала этих блудных истязателей
молитвами отца своего, преподобного Василия. Более уже не увидишь
страха».
После этого мы пришли на
девятнадцатое мытарство — которое носит название
«идолослужение и всякие ереси». Здесь ни в чем меня не испытывали, и мы скоро миновали его.
Затем нам встретилось мытарство
двадцатое, которое называется
мытарством немилосердия и жестокосердия.
В этом мытарстве записаны все немилостивые, жестокие, суровые и
ненавидящие. Когда кто не следует заповеди Божией и немилосерд, то душа
такого человека, придя в это мытарство, подвергнута будет разным
истязаниям и брошена в ад, и там затворят ее до общего Воскресения.
Такую душу Бог не помилует, так как она ни убогому не подала куска
хлеба, ни нищего не успокоила, ни болящего не посетила, не помиловала
слабого и обиженного, если не делом, то хотя словом утешительным, и в
его горе не поскорбела вместе с ним, но, наоборот, совершала все
противоположное.
Когда мы пришли сюда, князь сего мытарства
показался мне весьма и весьма жестоким, суровым и даже унылым, как будто
от продолжительной болезни. Он плакал и рыдал; казалось, что он дышит
огнем немилосердия. Слуги его подлетели ко мне, как пчелы, и начали меня
испытывать, но, не нашедши ничего, они отошли; мы же, веселые и
радостные, отправились дальше.
И вот мы приблизились к вратам небесным и вошли в них, радуясь, что благополучно прошли горькие испытания в мытарствах....
